Плоский мир

— Все дело в том, что эти изменения произошли пока только с двумя людьми, и один из них — мой студент, и я уверен, что всему виной новая система, хотя не могу этого доказать. Этот студент, как бы это получше выразиться… хм… утратил способность находить на людей… я хочу сказать, закрывать их собою, как делаем мы это тогда, когда хотим кого-нибудь получше рассмотреть.

— Но… — квадратный глаз художника расширился от удивления.

— Да-да, вы не ослышались.

— Нет, я все же не понимаю, как это возможно.

— И тем не менее. — Староверцев пожал плечом, — Его отправляли в научный центр. Многие ученые склоняются к тому, что это именно изменение — обратите внимание я с самого начала употребил это слово, — а не болезнь. Он как будто больше не воспринимает это простое человеческое действие и, в результате, не может разглядеть человека, ему только остается чувствовать его.

— Но все же я не понимаю, почему тогда программу не закрыли. Даже если нет доказательств, что связь между этими изменениями и новой системой обучения существует, — а я, положа руку на сердце, ее не вижу, — все равно никто уже не стал бы говорить о ней так доброжелательно или что-то скрывать.

— Авторитет Великовского, его связи и государственные деньги — вот что сыграло роль. Внедрение программы продолжается, ваш дядя настолько хитер, что ему удалось убедить всех министров в необходимости ее продления. Что касается простых преподавателей, то меня, например, как человека отказавшегося подчиниться, просто уволили из университета, — Староверцев немного помолчал, а затем прибавил, — а тех, кто на первых порах готов был стать моим союзником, просто-напросто подкупили, и я в результате лишился всякой поддержки.

— Как я уже говорил, я пока не увидел связи между программой Великовского и изменениями, произошедшими со студентом. Кстати, как зовут его?

— Коженин.

— Коженин? Надо запомнить эту фамилию… Так вот, — продолжал Гордеев, — если бы вы рассказали о нем подробнее, я смог бы попытаться понять вас.

— Именно так я и сделаю, — кивнул Староверцев…

«Все началось с того, что однажды утром я пришел к себе на кафедру и, пройдя по всей ее плоскости, увидел, что моя лаборантка Марина убирает с пола осколки керамической копилки, которую она только что по случайности разбила. Эта копилка, сделанная в виде свиньи и покрытая серебряной краской, была дорога ей как память — подарок ее первого молодого человека, артиста, которого она повстречала во время своей поездки по Швейцарии. Девушка коллекционировала монеты, и теперь они все стояли на линии ее рабочего стола. Марина была очень расстроена; я уже решил как-нибудь развеселить ее, но вдруг она сообщила, что настроение ее испорчено совсем из-за другого.

— Копилка-то бог с ней, а вот вчера вечером утвердили новую образовательную систему, вы в курсе?

— Нет, — ответил я.

— Сегодня все уже занимаются по ней. Я знаю, как это отразится на всем, так что…

Она не договорила; в этот момент я заслонил ее собою и мог видеть, как многозначительно она повела бровью.

— Да-а-а… — протянул я, — у меня сегодня с самого утра было недоброе предчувствие.

Однако мне все же кажется, что тогда я воспринял это как-то уж слишком отстраненно — именно отстраненно, другого слова, пожалуй, и не подобрать. Я хочу сказать… наверное, в первый момент и не смог осознать до конца, что означает это для нашего университета, а Марина поняла, поэтому и нервничала.

У линии входа в аудиторию меня встретил мужчина, которого я видел впервые; он держал чемодан, и, когда заслонил на меня, стал перекладывать его из руки в руку, как будто решал, какою из них со мной поздороваться. У меня, впрочем, не было ни малейшего желания с ним общаться, ибо я сразу понял, что он один из исполнителей новых институтских распорядков. Наконец он все же протянул мне руку, и тут я увидел, что на ладони его стоит маленькая оправа очка; внутри ее было темное стекло.

— Наденьте очко, — попросил он.

— Зачем?

— Теперь в плоскости каждой поточной аудитории висит особая люстра, которая мелькает разными цветами и влияет на умственные способности студентов, стимулируя их.

— Если она стимулирует, то почему тогда я должен надевать очко?

— Потому что вам нужно читать лекцию.

Что он имел в виду этим своим ответом, я понял сразу, как только прошелся по всей плоскости аудитории, в которой мне предстояло работать следующие полтора часа, — (я специально сделал это, так как меня охватили недобрые подозрения), — люстра была очень необычной формы, с разноцветными стеклышками в прорезях; кусочки света ловкими светляками проникали в глаза студентам, и у каждого из них он настолько расширился, что был похож на блюдце.

Тут в плоскости аудитории появился мужчина, которого я встретил у входа и осведомился у меня, почему я не начинаю лекцию.

— Боже мой, что вы наделали! — воскликнул я, — это же настоящее зомбирование!

— Вам только так кажется, — возразил он, — я гарантирую, что после лекции каждый из них сумеет повторить материал слово в слово.