Плоский мир

Я ничего не ответил ему и направился к прямоугольнику кафедры; я сторонился разговора с этим человеком, и все же то, что увидел я в следующее мгновение, заставило меня снова обратиться к нему: на кафедре стояла увесистая тетрадь.

— А это откуда здесь?

Он ответил, что в тетради мои новые лекции и что они, по большому счету, ничем не отличаются от тех, которые я сегодня принес из дома и которые лежали теперь в моем портфеле, кроме специального порядка слов — вот он-то очень важен.

— Но все лекции у меня в голове, я никогда не диктую их по тетради, а ее беру с собой на всякий случай, — сказал я.

— Значит, выучите их снова, профессор, — сказал он, и глазом не моргнув — (да-да, я видел, что не моргнул, потому как в этот самый момент я специально нашел на него), — и я повторяю, чтобы вы обратили особое внимание на порядок слов — он должен быть точно такой, как в этой тетради; под его влиянием и также под действием специального света, студенты освоят материал в скорейшие сроки.

— По их виду этого не скажешь, — заметил я сухо.

— А какая разница? — осведомился он довольно резко, ибо, как я сразу смог определить, был готов к подобному моему замечанию.

Я понял, что спорить с этим человеком бесполезно, и у меня нет никакой возможности не подчиниться ему, по крайней мере, сегодня, открыл тетрадь на кафедре и принялся читать и водить головой по строчкам — со стороны я, наверное, походил на маятник; все последующие полтора часа, мужчина внимательно слушал меня, заняв место около одного из студентов — из-за квадрата своего чемодана он достал тетрадь, точно такую же, по какой я теперь диктовал лекцию, и безмолвно контролировал меня, чтоб я не сбился, а если мне случалось где-то переврать слова, лицо его, подозреваю, делалось малиновым, и он тут же исправлял мою ошибку. Мы, должно быть, походили на двух скучных попов, которые стараются вызубрить Евангелие — я, во всяком случае, не хотел и не в силах был в подобных обстоятельствах говорить выразительно.

На следующих двух лекциях повторилось то же самое, и снова присутствовали абсолютно все студенты — никто не отправился в кино или в кафе, не ушел домой; единственное, над чем я мог в этот день позабавиться, было то, что такое положение вещей меня нисколько не воодушевляло, а наоборот вызывало во мне чувство угнетения, но вы сами понимаете: когда испытываешь веселье, (назовем это так, хотя это и сильно сказано), видя, как кто-то кого-то угнетает, и когда угнетают тебя, впору обращаться в сумасшедший дом.

В конце дня я был ознакомлен еще с несколькими новшествами, которые сулила программа Великовского: в аудиториях, предназначенных для семинарских занятий, должны были в скором времени повесить денежные знаки, огромного размера, сделанные в виде картин, — ровно через три дня это было выполнено; разумеется, во всех поточных аудиториях теперь висели люстры, которые зомбировали студентов; я, (как, впрочем, и все остальные преподаватели, независимо от того, к какому отделению они относились), должен был заставлять студентов читать Драйзера, и даже в неучебное время; кроме того, преподавательский состав должен был позаботиться, чтобы это имя как можно чаще звучало на лекциях и семинарах, пусть даже это было бы и совершенно не к месту. Я язвительно поинтересовался, почему это не прописано в той тетради, которую мне дали, (позже мне, впрочем, выдали еще пять других — в них находились или остальные курсы, которые я вел, или же некий инструктаж — нам его, по всей видимости, старались вдолбить точно так же, как мы должны были теперь вдалбливать студентам модернизированную институтскую программу), на что получил следующее объяснение: оказывается, слово «Драйзер» могло звучать во время лекций в свободном порядке, но чем чаще, тем лучше, ибо, по мысли Великовского, оно не испортило бы ни одно научное высказывание. Что касается других заданий, то мы должны были нагружать ими студентов как можно больше, а в том случае, если у них что-нибудь не получалось, ни в коей мере не поддерживать и ничего не объяснять, а наоборот говорить фразу: «Это не мои проблемы», — и оставлять их разбираться самостоятельно, — они, мол, ее услышат еще много раз, как только полностью вступят во взрослую жизнь, так что полезно их к этому подготовить, а заодно ввести им в привычку, чтобы они и сами постоянно употребляли ее во время разговоров.

Если я и дальше буду продолжать рассказывать о нововведениях, то это, вероятно, займет не один час, а у нас не так много времени, так что я лучше ограничусь тем, что уже сказал. По истечении следующего месяца вся наша жизнь поменялась до неузнаваемости, ведь, как вы понимаете, реформа в одной сфере повлекла за собой массу изменений во всех остальных.