Плоский мир

В день семинарского занятия я пришел в плоскость аудитории за десять минут до его начала, чтобы понаблюдать за студентами; Коженин был на месте, но сидел один, не заслонив собою никого, кто мог бы сидеть за тем же столом, — он, впрочем, и раньше изменял этой привычке крайне редко, так что, казалось бы, и нечего было волноваться, но мне все же хватило проницательности почувствовать неладное: пройдя по плоскости я увидел, что все остальные студенты вели себя уж слишком весело и как будто специально не замечали Коженина — к примеру, студент Мережков, который беспробудно пил и веселился каждый день, (между прочим, у него с Кожениным была глубокая взаимная неприязнь), сейчас показывал всем свою любимую шутку — «отваливающуюся голову Чайковского», («Однажды великий композитор дирижировал на концерте, и ему показалось, будто у него отваливается голова» — так каждый раз начинал Мережков), — но глаза-то их, утратившие на время белок, принимали лукавую форму, точно такую, какая бывают у героев японских мультиков, и от этого у меня возникла странная мысль, что если бы даже в плоскости комнаты сейчас находился только один студент, ненавидевший Коженина, то и его ощущениями можно было вполне передать всеобщее, ибо второй сидел бы в глазу первого, а третий в глазу второго, и так далее до двадцати двух. (Да уж, от такого «взаимного проникновения» у первого студента и правда могла бы начать отваливаться голова). Стало быть, минуту назад, когда я еще отсутствовал, в аудитории творились вещи, которые теперь от меня тщательно старались скрыть. Но как я мог выяснить, что происходило? Встать за линией двери и подслушивать из квадрата коридора? Нет, этого я все же позволить себе не мог, да и вряд ли подобный способ увенчался бы успехом. Ну, а в самой середине семинарского занятия произошло событие просто-таки знаменательное: сперва я услышал шаги в проходе между партами, а потом на мне промелькнула сгорбленная фигура Коженина; студент прошел еще немного — (этого я уже не видел, потому как от неожиданности застыл на месте, подобно человеку, которому врачи насильно и быстро вживили в голову какую-нибудь психическую болезнь) — а затем скрылся за линией двери.

Я бесшумно зашевелил полугубами, но потом все же смог произнести несколько слов.

— Что вы ему сделали? — слабо спросил я.

От этого вопроса они тоже все остолбенели и, вероятнее всего, были сейчас похожи на меня самого. Никто из них так и не решился ответить на мой вопрос.

Тут только я нашел в себе силы разорвать оковы столбняка и быстро вышел в прямоугольник коридора для того, чтобы догнать Коженина, но было уже поздно — студент бесследно исчез.

Я вдруг почувствовал, насколько мне противно возвращаться обратно в аудиторию; я не мог продолжать семинар, который и так был уже сорван, и побрел в свой кабинет, опустив голову так низко, как будто и сам хотел сымитировать, что она у меня отваливается…

С этого дня Коженин больше не появлялся на моих семинарах, да и вообще, как я предполагал, ни на каких; я встретил его только один раз, да и то не в институте, а в плоскости двора: он быстро шел к линии калитки, ведшей на улицу.

Заметив его, я понял, что это мой единственный шанс; я не рассчитывал уже увидеть его, и вдруг удача все же улыбнулась мне.

— Здравствуйте, Денис. Нам нужно немедленно поговорить, — произнес я взволнованным голосом и даже взял его за локоть.

Он вдруг задышал порывисто и удивленно, отчего мне показалось, будто в нем борются две противоположные силы.

— А-а… о чем?

— Прежде всего, о том, что вы пропускаете занятия, — в моем тоне не было и тени укора, только озабоченность, но несмотря на это он вдруг высвободился и быстро направился по плоскости на том же уровне, на каком шел и до этого.

Я хотел направиться следом за ним, но тут вдруг меня заслонил заведующий кафедрой математики Васильев.

— Привет, Миша, как дела? — задавая это вопрос, он раскрыл рот так широко, как будто собирался меня проглотить.

У меня от неожиданности глаз завибрировал.

— Вполне… нормально. Рад вас видеть, Николай Петрович.

— Что с тобой? У тебя вид какой-то… потерянный.

— Правда?

— Точно тебе говорю. Ты никуда не торопишься?.. Кстати, ты сейчас случайно не с Кожениным разговаривал?

— Да… именно с ним. Как вы узнали?

— Я могу за милю определить его голос… Денис Коженин… — он вдруг стал выговаривать слова точно таким тоном, какой я уже неоднократно мог слышать от студентов, перемалывавших косточки Коженину на всех лестничных пролетах. Я почувствовал, как невидимая рука сдавливает мне горло, — …и его запах.

— Что?

— Его запах. От него чем-то воняет, ты никогда не замечал? Как-то раз он заходил на кафедру и спрашивал тебя, так я чуть дубу не дал от этого запаха.

— Коженин заходил на кафедру и спрашивал меня?

— Ну… еще давно.

— А-а… — протянул я неопределенно.

— Омерзительный тип, — как бы в заключение всему сказанному вынес вердикт Васильев.

— Я должен идти, — произнес я поспешно и поднес к глазу круг наручных часов.

— Очень жаль, а я-то хотел пригласить тебя на обед.