Плоть

Толстые люди, как правило, имеют гениальный или шутовской вид. Вспомните, что говорил Юлий Цезарь по поводу людей, которых он хотел бы иметь в своем окружении. А теперь вспомните, что сталось с Юлием Цезарем. Максина не была интриганкой, но характер у нее был. Однажды, с подачи Макса, она дала мне три своих стихотворения.

— Макс сказал, что вы — талантливый читатель, — решительно сказала она мне.

Никаких извинений за вторжение в чужой дом. Предположение о том, что я талантливый читатель, означало, что я с радостью буду читать хорошие стихи, и вот я их получил. Пришлось читать их исключительно из хорошего отношения к Максу. По большей части стихи Максины представляли собой набор сентиментальных тошнотворных клише, изложенных в форме, которую один из моих бывших профессоров называл пастельной пасторалью. Чудеса природы, внезапная разлука — эклектика, спутанность, иногда претензия на высокий стиль. Единственными интересными строчками мне показались те, которыми Максина описывала свое тело, сравнивая его с пейзажем. Это были и в самом деле до странности трогательные стихи.

Так как я не желал никакой конфронтации, то на обратной стороне написал весьма выдержанный отзыв, на манер тех, какие я писал, оценивая рефераты моих студентов:

«Максина.

Я думаю, что некоторые ваши строчки действительно очень хороши, особенно касающиеся телесных образов; но я бы пожелал вам не останавливаться и двигаться дальше. Мне думается, что вы часто злоупотребляете избитыми штампами, не затрудняя себя выбором подходящего слова. Например, для весны: цветы, солнечный свет и возрождение — все это прекрасно, но этими словами уже пользовались бесчисленные поэты до вас. Вам было бы неплохо почитать Вордсворта.

Думаю, что у вас есть потенциал, и буду счастлив прочесть то, что вы захотите мне дать».

Последние две строчки я вставил для умиротворения. Но Максина ухватилась за упоминание о Вордсворте и пожаловалась Максу, что профессор Шапиро считает хорошими поэтами только мертвых поэтов. И какой прок говорить человеку, что у него есть потенциал, если думаешь, что он уже поэт? Максу потребовалась целая неделя, чтобы убедить Максину в том, что у меня есть одна подкупающая черта, хотя я сейчас не могу припомнить, какая именно. Максина приходила в ярость от любой, самой мягкой и завуалированной критики. Она так и не могла простить Франклину его невинного замечания по поводу жиреющих бездельников, хотя он позже объяснил, что имеет в виду компанию «Юнтон Карбайд».

Макс бодро подхватил эту ложь, отчасти потому, что любил актерствовать, но главным образом потому, что обожал гиперболы, касающиеся объема талии Максины. Но есть другие тропы, способные испортить любую гиперболу, например ирония. Макс мастерски владел и этим жанром, или этот последний владел им, что в конечном счете одно и то же. Но Макс мог лишь контролировать свою иронию, но ни в коем случае не умел останавливать ее поток. Если бы ему дали время, он бы сделал подкоп и под самого себя. Статус Макса на факультете был таким прочным, что он мог позволить себе многое. Но Максина являла собой большую и поэтому особенно беззащитную мишень.

Позвольте мне объясниться. Для Макса целью было не ее тело, но ее сознание. Скажите на милость, сколько раз вы можете послушно принимать всякую дрянь за поэзию? Как часто сможете вы хвалить то, что надо даже не ругать, а просто игнорировать? Однажды я своими ушами слышал, как Макс сказал ей, что ее поэзия ведет в никуда; это заявление немедленно превратило Максину в чудовищного обиженного ребенка. Даже Макс встревожился. Правда, потом он отыграл назад и сказал, что ни один человек не может прыгнуть выше головы и взлететь выше апогея тоже невозможно, но слово было сказано, и оно больно ранило Максину. То была недопустимая небрежность. Когда несколько минут спустя Макс попытался пощекотать ее под мышкой, она захватила его руку, зажав ее между грудью и плечом. Максу пришлось униженно просить отпустить руку на волю.