Плоть

Для начала я легонько пробежался указательным пальцем вверх и вниз по ее голой руке, миновал сгиб локтя, каждый раз забираясь все выше и выше. Это немного щекочет, но при этом воспринимается очень чувственно. Когда я добираюсь до пухлой плоти между плечом и грудью, она начинает дышать как паровой двигатель. Я веду ее к постели, мои руки ласкают ее необъятную грудь. С этого момента она моя. Я могу наступить на нее, и она будет лишь слабо стонать в ответ. Наклонившись, я нежно снимаю с нее рубашку и штаны, словно снимая покрывало с огромной скульптуры из живой плоти. Мне приходится обхватить ее руками, чтобы снять бюстгальтер и трусы. Звук эластичных шлепков резинки по ее бесконечным бокам сводит меня с ума.

С этого момента я в ее власти.

Она устраивается в кровати, тихим рокотом просит меня приблизиться, прийти в ее объятия. Я повинуюсь. Потом она захватывает меня. Иногда она трет мою щеку о свою руку, а потом, как ребенка, прижимает меня к своим большим, как горы, грудям. Если я при этом начинаю щекотать ее носом, то весь ее живот сотрясается от смеха, а если я начинаю ей всерьез досаждать, то она наказывает меня, пряча мою голову себе под мышку. Обычно, отсосав, она переворачивает меня на себя и медленно смещает вниз, чтобы я вылизал ее. Это похоже на то, как если бы я языком прокладывал себе путь в туннель. Я чувствую себя беспомощным, как зыбучий песок, когда она, как над жертвой, склоняется надо мной. Я достигаю вершины, проталкиваясь вверх под ее задом, когда она сдавливает меня своими бедрами. Вот он я, с телом наполовину утонувшим между ее необъятными ягодицами, когда она садится на меня всем своим весом. За это я начинаю толкать ее, иногда мне приходится кусаться и бить. Что-то срабатывает. Я планирую устроить в матраце аварийный люк для отхода.

Японские письмена на стене читаются так: «Иссун саки ва ями» — «Мрак в дюйме перед тобой». Несколько человек просили меня перевести надпись, но никто не спросил, что она означает.

Человеческое тело — чудо инженерной мысли. Человеческое тело — хрупкий сосуд. Как примирить эти два утверждения?

Завершение телесных манипуляций так сексуально, что я иногда кончаю, когда Мэгги просто туго скользит.

Во вторник собираюсь на совместную тренировку с Пигготом. Меня тревожит не то, что он уже дважды катался без меня, но то, что я мог его достать, но не достал. Думаю, что причина проигрыша не в моих ногах, но в моей голове.

Женщины с большим выпирающим животом и большим задом подчас возбуждают меня больше, чем женщины с общим ожирением, потому что гигантские женщины уже обездвижены, и видно, как эти луноликие тщетно борются с плотью, которая неизменно берет верх. Как кудзу, обвивающая древесный ствол.

Я никак не могу решить, что развлекает меня больше — удовольствие или боль.

Я начинаю уставать от множества вещей, особенно от самого себя.

Пугающее послание я нашел сегодня в печенье с сюрпризом: «Твое самое сокровенное желание будет исполнено».

* * *

Я мог бы продолжить, записки Макса не исчерпывались приведенными мною выше. Это записки одержимого человека, но человека интеллигентного. Я настаиваю на этом.

Некоторые заметки касались меня и Сьюзен, и подчас они были не слишком лестными, но я все же считаю, что Макс был мне другом. В одной из последних заметок он пишет о безлунной ночи, о скучных женщинах и о внезапном желании постучать в мою дверь. Я был тронут этим, несмотря на то что он так этого и не сделал. Лучше бы он постучал.

Здесь позвольте мне рассказать то, что я пропустил.

Вскоре после смерти Макса приехали его родители, они хотели посмотреть его имущество, то немногое, что осталось в его квартире. Некоторые вещи я забрал сам до их приезда, включая весьма непристойную статую. Но в день приезда родителей я снова был в С-7, помогая им в осмотре, и осторожно отвечая на их вопросы, и стараясь одновременно удовлетворить и собственное мое любопытство. Они были хрупкой низкорослой парой немного за пятьдесят — отец Макса и его мачеха. Мистер Финстер был болезненной немощной копией Макса: то же жилистое сложение, но потрепанное годами, те же синие глаза, только более тусклые. Когда я спросил, каким Макс был в детстве, мистер Финстер пожал плечами.

— Трудным, — ответил он. — Он много читал и любил показывать всем свои знания, но он не терпел критики.

Он прикусил губу, горе буквально сочилось из его глаз.

— Он был впечатлительным, — произнесла мачеха, непривлекательная худенькая женщина с серо-стальными волосами.