Плоть

В первый месяц семестра я виделся с Максом достаточно часто, что означает, что я часто виделся и с Мэриэн, но надо сказать, что они не всегда выглядели парой, особенно когда бывали вместе. Женщины с сильным мировоззрением и сильными икрами редко любят, когда их пощипывают в разных местах, но Макс не отличался особым почтением ни к личностям, ни к политике. Кроме того, они постоянно спорили, спорили обо всем — от искусства истории (Макс обычно бывал прав) до истории искусств (здесь Макс обычно тоже оказывался прав, особенно когда дело касалось дат, и это бесконечно раздражало Мэриэн). Они ругались по поводу рыбных блюд и барбекю — двух священных предметов штата Миссисипи, а в последнее время начали препираться по поводу своих препирательств, что обычно говорит о вырождении отношений.

Кое-что я узнал от самого Макса, кое-что от Мэриэн через Сьюзен — моя жена почему-то стала поверенной в ее сердечных делах. Макс жутко раздражал Мэриэн, слышала Сьюзен, но зато он был чертовски сексуален. Но помимо этого он был просто маньяк, который мог своими ласками причинить боль. Короче, Макс был провокатор. Это было видно по его глазам, которые всегда были очень внимательны, иногда добры, но обычно взгляд его блуждал. В толпе он, как правило, рассматривал девушек.

Мэриэн, со своей стороны, была в основном моногамной и если не могла привлечь к себе его полное внимание — например, когда они разговаривали, — то это по очевидной причине вызывало ее сильное раздражение. Я не знаю доподлинно, как протекала их частная жизнь, но у меня сложилось впечатление, что она питалась излишествами и трением. Как бы то ни было, ночные шумы, проникавшие в мой кабинет, стали непредсказуемыми и часто абсолютно непостижимыми. Иногда я слышал шлепки и странные вздохи. Слышались звонкие удары, похожие на щелчки гигантских резиновых лент. Продолжался и скрип, но тональность его изменилась, переместившись в более высокий регистр.

От неподтвержденных экстраполяций ужасно устаешь. Единственное, что я видел, глядя в сторону стены, — это гравюру «Карриер и Айвис» с изображением деревенских саней, подаренную мне Сьюзен на последнее Рождество. Гравюра висела рядом с набитой книгами полкой. Можно было бы воспользоваться каким-нибудь шпионским подглядывающим устройством, но я не обладаю для этого нужной квалификацией. Никакого визуального доступа в спальню Макса у меня не было. В ней было одно окно, выходившее на задний двор, но жалюзи были всегда опущены. Так что и через окно я не мог ни черта увидеть.

Однако должен добавить, что это не совсем так. Однажды — всего однажды — мне случилось снять белье с веревки; нет, и это тоже неправда. Обычно высушенное белье снимала Сьюзен. Ну ладно: однажды, когда мне случилось выйти на задний двор, жалюзи внезапно открылись, как вечно закрытый до этого глаз. И тут в поле моего зрения вступила Мэриэн — абсолютно голая. У нее оказались полные бедра и пышная растительность на лобке. Груди были большие, с тем оттенком слоновой кости, который возбуждает сексуальное вожделение сильнее, чем загар, так как говорит о скромности. Длинные каштановые волосы, ниспадающие на плечи, делали ее похожей на женщину с портрета Боттичелли, если не считать того, что у нее вызывающе торчали ярко-розовые соски, — старые мастера не позволяли себе подобной откровенности.

Так она и стояла — всего одно мгновение, ослепленная солнцем, которое и помешало ей увидеть меня. Лицо ее горело обычным после полового соития румянцем. Но в это время в окне появилась рука Макса, резко опустившая жалюзи. Судя по странному положению руки, Макс сделал это лежа в кровати. Но когда я после этого вернулся в кабинет, звуки стали еще громче. Значит, там происходило что-то еще невидимое глазу — моему глазу, так скажем. Можете назвать меня близоруким.

Но любопытство мое не улеглось и после этого. Любопытство не просто по поводу их занятий сексом, но по поводу того, как именно они им занимались. Наконец я решил прямо спросить об этом самого Макса.

Конечно же я не собирался спрашивать его об издаваемых ими звуках, но однажды, во вторник, когда он на своем спортивном велосипеде возвращался домой, я спросил его, как обстоят дела у них с Мэриэн. Он резко остановился, но, приподнявшись в седле, некоторое время, как опытный наездник, балансировал на своем мустанге, сохраняя равновесие. Свитер его взмок от пота, лицо раскраснелось, веки подернулись соленой корочкой. В сентябре в Миссисипи порой бывает очень жарко, и в тот день было за тридцать. Мой вопрос об их отношениях едва ли мог принести Максу приятную прохладу.

— Мне кажется, что ничего. — В этот момент он потерял равновесие и, резко сдернув ногу с педали, уперся в землю, чтобы не упасть. — Я хочу сказать, — он замолчал, поставив на землю вторую ногу, — что есть свои взлеты и падения.

— Какие взлеты и падения ты имеешь в виду — сексуальные или психологические?

— Ты знаешь третий аспект?

— Хочешь уклониться от ответа?

— Нет. Это касается и того и другого, но совершенно не так, как ты думаешь.

— Откуда ты знаешь, что я думаю?