Читаем Плотин. Единое: творящая сила Созерцания полностью

— Главное, основное заключается в том, что такая индивидуализация является следствием единства свободы (дерзновения) индивидуальной души как конкретной потенции Мировой Души и в то же время ее роком. Если бы потенциально индивидуальная душа обладала лишь созерцательной деятельностью, то она пребывала бы в полном единстве со Вселенской Душой и ничем бы от нее не отличалась. Но эта индивидуальная душа (например, человека) как потенция, самоутверждаясь, переходит к частичному, обособленному существованию. Она удаляется (но не пространственно) от Мировой Души, то есть начинает актуализироваться, начинает отличаться от нее и, обособившись, ослабевшая и преисполненная массой мелких забот, смешивается с внешними вещами и глубоко проникает в тело. В этом обособлении и увлечении заботой о частичном и состоит погружение души в тело. Восстановление же ее созерцательной жизни является ее обратным возвращением в мир умственной реальности. И если происходит последнее, то воплощение души вовсе не является непременно злом. Ибо реализация ее изначальной свободы в воплощении дает душе знание и служит для нее развитием ее потенции…

— Но погружение души в тело является не только следствием ее свободного самоутверждения и обособления…

— Да, оно также и необходимое следствие вечного и абсолютного Закона. Дело в том, что в природе каждой сущности лежит необходимость производить низшее. Единое, переполняясь как бы, развивает из себя Нус, после которого возникает Душа, телесный мир. Вот эта-то внутренняя необходимость и заставляет душу сообщать ее силы и действия чувственному миру и тем самым обособляться и погружаться в тело.

Однако душа не всецело погружена в тело, как и стоящий в воде человек не полностью находится в воде. Лучшая ее часть вечно пребывает в умственной реальности, и направлена к уму, а не на тело. Правда, обе эти части (не пространственные части, а части как потенциальность и активность), — погруженная в заботу о теле и направленная к Нусу — находятся в гармонии друг к другу лишь у Вселенской Души. У человека же может быть иначе.

Еще раз: Мировая Душа не нисходит в тело Космоса, а скорее, наоборот, Космос находится в ней. Мировая Душа господствует и владеет, не подчиняясь и не связываясь. Что же касается человеческих душ, то они — то, о чем они мыслят: это объясняет и их нисхождение к телу, и восхождение к уму.

Отсюда, между прочим, следует и то, что полная свобода — это и есть Мировая Душа. В этом смысле и человеческая душа есть не что иное, как всеобщая свобода. Но она может быть связана и с соответствующим телом. Тогда ее абсолютная свобода ограничивается мелкими побуждениями. Душа может актуализироваться и быть и свободной и несвободной. Это зависит от нее. Но, даже когда она погружается в трясину всепоглощающей необходимости, выбирает в силу своей свободы несвободу, тем не менее потенциально она остается всеобщей свободой. Только когда она стремится, имея в качестве чистого вождя логос, то есть конкретное излияние эйдоса, такое стремление необходимо называть исходящим именно от нас и добровольным. И только в этом случае мы можем сказать, что это стремление именно наше, а не вынужденное внешними обстоятельствами…


…Какие-то неясные образы вращались, то затихая, то убыстряясь, внутри меня. Они, переплетаясь, резко взмывали, затем опускались, но неумолимо, медленно приближались. Затем и иное: одни образы как бы вливались в другие, отчего эти последние словно становились все четче, полнее, зримее.

…Мерцающая, полная луна… В отдалении — холмы… Небольшой домик… Тусклая свечка… Группа людей…

— Истинно вам говорю: ударили вас по одной щеке, подставьте другую.

Иисус, еще ниже опустив голову и глубоко задумавшись, замолчал. Никто ничего не ответил: голод и усталость часто сопровождаются равнодушным оцепенением. В субботний день благочестивые иудеи предпочитают не выходить из дому и не открывать двери прохожим, а тем более подозрительным нищим.

— Истинно вам говорю: ударили вас по одной щеке, подставьте другую.

Иисус медленно стал оглядывать своих учеников. Его глаза поблескивали на вытянутом, иссохшем лице. Казалось, он, никого не видя в этой затхлой, вонючей комнатушке, что-то напряженно ждет или ищет. Его подбородок чуть заметно дрожал.

Андрей лежал слева, в нескольких метрах от него. Ему нездоровилось. Кто-то накрыл его грязной, в сальных пятнах, мешковиной. Иногда он начинал бредить и что-то мычать.

Иисус перевел на него взор, и постепенно взгляд его стал проясняться. Он минуту разглядывал желтое, в красных точках лицо больного, затем медленно придвинулся к нему и стал мягко массировать затылок и виски.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза