— Одному тут куда ни шло — можно ещё поспать, а вдвоём никак. Вдвоём тесно, краями синяки набьёшь, — назидательно сказала она и приумолкла, долго ждала, что ответит Виллем. Но Виллем снова принялся спокойно доедать свой ужин, с аппетитом уписывая горячую картошку.
Разговора с молчаливым собеседником явно не получилось. Только одно и оставалось — пробавляться болтовнёй о кровати. Аннь заворочалась, плотниково ложе расскрипелось. Аннь попинала ногой дощатую спинку и сказала:
— Испытаю, крепка ли у мастера кровать. Сдюжит ли, коль на ней двоим спать, Раздался скрип ещё более неистовый, словно у кровати пазы разошлись, Казалось, будто вдоль дороги катит крестьянская телега, а колёса у неё не мазаны с той поры, как сошёл снег, и по самый михайлов день, визжат, скрежещут.
— Хороша у тебя постелька, — издевалась Аннь;— Настоящая, как и полагается мастеру. Разве на сапожнике ладные сапоги увидишь, а на портном одежду хорошую. Чего же ты, Виллем, всё-таки не женишься?
Однако плотник и на этот раз остался в долгу с ответом. Он сидел как истукан, сложил руки на груди, скрестил ноги.
— Я с тобой разговариваю, мастер, — не унималась Аннь. — У тебя, видно, уши заложило, когда с капустой маялся, не то отозвался бы.
Ей прискучило валяться в кровати. Виллем по-прежнему сидел у стола и безмолвствовал. Своим крупным телом он заслонял горевшую лампу.
— А я знаю, почему ты не женишься, — расхохоталась Аннь. — Ты по Элл сохнешь, ха-ха! Веске-сапожник увёл её у тебя из-под самого носа, вот ты и зачах с горя — кожа да кости!
У Виллема сверкнули было глаза, да куда там, за Аннь не угонишься. Она спрыгнула с кровати, схватила ушат, лязгнула щеколдой, но, уходя, не смогла всё же не поделиться удачной мыслью, только что пришедшей в голову. Обернулась и молвила:
— Беда! Вдруг дома спросят, чего это я у Виллема запропастилась! Они любопытные, а что мне им ответить? Отвечу так: Виллем-де не кончил ещё капусту солить, намял половину, а я помогла ему управиться. Или этак скажу: Виллем, дурной, не отпускал. Вырывалась, сколько силёнок хватало, а он зажал, как в тиски. Жениться обещал — к рождеству свадьбу справить.
Подхватила ушат и быстро пошла.
И снова Виллем остался один. Чем ему заняться как не размышлять о том, что сказала Аннь. Надо, чтобы отстоялись у Виллема думы вроде как вино: забродит оно сначала, забурлит, а после прояснеет.
— Прощай, Виллем, — дразнилась Аннь с порога. — Бог знает, свидимся ли: сколько их, молодых девок, из-за несчастной любви гибнет.
Она успела уже выйти на крыльцо и высматривала в поле тропинку попрямее, как вдруг в дверях выросла исполинская фигура плотника. В руке у него была мялка — та самая, чем капусту в бочке давят.
— Аннь! — крикнул он. — Мялку забыла.
Подбежал к девушке, будто хотел огреть её по голове отплатить за насмешки.
Аннь мялку не взяла, повернулась к нему спиной.
— Не надо мне твоей деревяшки, не хочу! Забери себе на ночь вместо жены. Какая-никакая, а всё любимая.
Так и не взяла мялку, растаяла в сумерках, прямиком пошла на огонёк, что горел в кухне Кеблаского хутора.
Идёт Аннь и лопочет про себя что-то. Лопочет и улыбается, поругивает Виллема, а заодно и капусту его шинкованную. Под ногами чавкает размокшая пашня. Недавно прошёл дождь, в лужах стоит холодная вода и хлюпает по ней Аннь вперевалку, словно уточка.
Нет, всё-таки не любил плотник девушку Аннь. Силком навязывается на шею. Прошлым летом ещё скотину пасла, по осени только и конфирмовалась, а сейчас ни о чём другом не думает, как бы только замуж выйти. Слишком молода Аннь для Виллема, ему ведь скоро сорок стукнет. За плечами у него целых две жизни таких, как у Аннь, даже побольше.
И всё-таки Виллем чинил да латал свой домишко именно для того, чтоб ввести сюда жену, Но совсем не Аннь, как думали односельчане. Ради Аннь и гвоздя не вбил бы он в крышу.
На примете у Виллема была другая девушка, и они уже поладили втихомолку. Эта девушка — дочь арендатора Леэбику — звалась Лийной. Была она не первой молодости, работящая и старательная. О предстоящем замужестве Лийны в деревне никто ничего не знал, а шумели всё насчёт Аннь. Деревня на улей похожа: постучишь по стенке — и загудит в нём.
Раза два Виллем заходил в Лезбику, как будто для того, чтобы узнать, нет ли какой работы, а не ради Лийны. И когда плотник, пройдя на хозяйскую половину, беседовал там по нескольку часов кряду, то домочадцам, сидевшим в людской, говорили, что-де рядится Виллем насчёт заказа; для льнотрепалки нужно заново сделать вороток и вальцы. Да вот никак с ним не поладить — больно много запрашивает. Услышав про льнотрепалку, работник Яак подал свой голос, нашёл, что всё это верно насчёт машины, и разбранил старый вороток и стёртые вальцы. Из-за них, проклятых, он в прошлом году жилы растянул, расхворался.