Пловец Снов

Когда работаешь над книгой, тщательно и интенсивно пишешь её день за днём, что-то начинает происходить с миром вокруг. Он будто перестраивается, адаптируется под очередной текст. Всё норовит пролезть на страницы. Каждое событие, происходящее вокруг автора, словно примеряется к сюжету и пытается оказаться внутри, порой распихивая уже написанное. Всё, что ты делаешь, всё, что ты знаешь, напирает изо всех сил. Всплывают давние идеи, забытые впечатление. Ничто не хочет пропасть и силится использовать редкий шанс сохраниться в буквах.

Георгий заметил это уже давно, с самых первых своих литературных опытов. Иногда ему думалось, что оттого он и решил переменить жизнь, выбрав игру в слова. Ради этого, ни с чем не сравнимого ощущения. Причём подобные чудеса могли происходить с любым текстом, даже с самым посредственным. В этом, вероятно, и состоит свойство, объясняющее таинственную притягательность литературы: плохой врач довольно быстро поймёт, что он плох. Человек может оставаться в профессии, но место и способности свои осознает. То же касается водителей, строителей, бухгалтеров, пилотов, проституток и представителей всех прочих ремёсел, а также видов спорта. Бегуну совершенно очевидно, бежит он медленнее, быстрее или примерно как все. Но писатели зачастую сходят в гроб, оставаясь совершенно убеждёнными в собственном даровании, имея тому великое множество мистических подтверждений, так и не осознав, чего стоят на самом деле, ведь таинственные события наполняют их жизни вне зависимости от качества произведений.

Мир не гнушался активно вмешиваться и в детективы, навеки запятнавшие фамилию Горенова, почти никогда… А вот если этого не случалось, становилось очень страшно. Значит, что-то не так. Жизнь безмолвствовала, ей не хотелось на страницу, но писать автор вынужден. Выбора никто не давал, имелись лишь обязательства. Это что-то вроде необходимости вдохнуть даже под водой, и никого не волнует, есть ли у тебя жабры.

Имелось несколько книг, которые Георгий начинал или заканчивал в такой ситуации. Он помнил, насколько это жутко. Внезапно и сейчас стало не по себе. К чему этот перебивший мысли дед? Он не вписывался в общую канву сюжета, в филигранный замысел. Тогда зачем он появился здесь? Книга не терпит случайностей. Кто и что хочет этим сказать?

Итак, какова, в сущности, идея Горенова? Придётся убивать… Ну, это ещё не план и уж тем более не самоцель, лишь практические выкладки, средства… Сформулировать придуманное следует иначе: необходимо усилием воли и последующими действиями изменить баланс добра и зла в мире, заставив людей вновь поверить в силу литературы. Уже кое-что. Однако в такой формулировке замысел звучал как намерение штурмовать преисподнюю: амбициозно и вряд ли возможно. Сюжет нуждался в конкретике. Как убивать? Кого именно? Где? Каким образом это будет связано с книгами?

Что, если мстить от лица текстов? Непрочитанных, забытых и прекрасных произведений… Пусть это будут детективы! Действительно, кто сможет распознать отсылки к Джойсу, Прусту или Кафке? Кроме того, всё-таки требуются истории с преступлениями и криминальным антуражем. Точно! Классика опостылевшего ему, но столь любимого публикой жанра!

Да оживут пылящиеся на полках великие романы, ещё хранящие в себе загадку, содержащие тайну, будто застигнутые до того, как прозорливый герой выйдет на авансцену и назовёт истинного убийцу!!! Подлинное имя преступника – Горенова – озвучивать нельзя! Нужно только, чтобы стала ясна причина. В конце концов, он не персонаж, но автор, так что всё в порядке. А вот остальные люди, его современники, узнавшие о произошедшем, окажутся как бы эпизодическими действующими лицами. Сторонними зеваками, праздными горожанами, прохожими, которые словно живут на страницах выбранной им книги и там читают о случившемся в газетах или слышат от знакомых… Так весь мир погрузится в литературу!

Жертв Георгий, как и планировал, будет искать среди тех, кто читает скверные бульварные романы. Именно они виноваты во всём, заставляя его и многих других прекрасных авторов сочинять такие произведения. Что ж, образцы жанра подскажут, как эти люди умрут. Сцены преступлений обязательно должны содержать отсылки к первоисточникам. Кстати, можно просто совершать убийства по описаниям классиков. Важнее всего в этом деле узнаваемость. Нужно добиться, чтобы все поняли смысл: отныне читать плохие книги опасно для жизни! Чтобы стало по-настоящему жутко. Чтобы родители пугали своих детей: «Вот не будешь читать, тебя Фишер и схватит!» То есть не Фишер… Какая разница! Пришёл его черёд! Теперь он должен стать их страхом!