Пловец

На базаре взрослые выкладывают, выбирают товар. Взметывается рубка жестов, скороговорка торговых заклинаний.

Тамила идет вместе со всеми на колхозное поле — собирать землянику, щавель. Идет наравне — высокая сияющая девочка с тонкой костью, нежной кожей.

XXVI

Однажды зимой Федор убил такого кабана, что не смог утянуть. Подмоги из аула ждать было нечего — местные до свиньи не дотронутся. Едва сумел выволочь к ручью, свежевал, столкнул в поток, чтоб не завонял. Шел крупный влажный снег. Казалось, деревья возносились в нем. Взгляд подымался вслед за тающими в плавной белизне кронами, и сверху было видно, как Федор засыпается снегом, как кабан, омываемый понизу скачущим хрусталем, покрывается белым — по уже остывшей морде, по щетине; как привязанная к ветке лошадь дышит паром, смаргивает налипшие облачка холодного, слезливого света.

Из аула дети высыпали ему навстречу: дрожат, шмыгают носами, переминаются в чувяках на босу ногу, но уйти нельзя: русский едет — невидаль. Снег сыплет им за шиворот, дети поднимают плечи, ежась, выворачивают ключицы. Их заслоняет пелена снега, домишки отплывают вверх, за деревья.

XXVII

Летом тело ее, лучась, проглядывает в листве. Силуэт слагается из бабочек света — то рассыпаясь, то показываясь всей целокупной лавиной. Девочка входит в источник. Бурная вода подбирается к колену, серебро пузырьков осыпает бедро. Дно купели выложено известняком. Подпорные приступки когда-то Федор составил из дощечек разобранного улья: вот леток, вот поддон. Так приятно скользнуть вниз, оттолкнуться, ощутить всю тяжелую медленную густоту рассыпанных в воде волос.

Вода отливала себя в ее теле, и вытесненная тяжесть прозрачным наслаждением вливалась в солнечное сплетенье, в нем поворачивалась осторожно всем мучительным контуром, тихо отплывала в безвестность.

XXVIII

Соседская девочка Наташа любила читать настолько, что обычно ей разрешали поглощать не больше двадцати страниц в день. Бабушка Анна говорила:

— Наташка, ты смотри! Буквы глаза едят.

Самогонный аппарат — колбы, фильтр, змеевик — прятался дюралевым насекомым в дальнем конце сада в дурманных зарослях айлантуса. В награду за дежурство у капельной струйки девочке дозволялось вдоволь читать.

Случалось это счастье не чаще раза в месяц, как сегодня — накануне субботы, базарного дня. С утра Наталья слетала в библиотеку, обновила арсенал и после завтрака принесла воды, дров, помогла бабушке зарядить аппарат брагой.

Тогда же пришла к ней Тамила: утром ее привез погостить к кунаку отец, теперь уплывший на баркасе в Порт-Ильич. Вместе они наделали из стеклышек, фольги и фантиков «секреты» в земле, но Наталье до зябкости хотелось читать, и она, спровадив Тамилу, подлила воду, охлаждавшую змеевик, подсунула щепок, раздула пламя — и дух первача и легкое огневое шипенье окутали страницы, в которых девочка могла пропадать годами.