Плутарх

Первым из этих людей по праву является Аристид по прозвищу Справедливый, его и Платон одного лишь считал достойным упоминания: «Фемистокл, — говорит он — Кимон и Перикл наполнили город портиками, деньгами и всевозможными пустяками, меж тем как Аристид, управляя государством, вел его к нравственному совершенству». Избранный шесть веков назад руководить делами города накануне персидского вторжения, Аристид прежде всего стремился сохранить ту власть народа, которая установилась в Афинах после освобождения от тирании. Сам совершенно бескорыстный, он никому не позволял ни обмануть государство, ни поживиться за счет другого. В отличие от честолюбивого Фемистокла, своего главного соперника в политике, который признавался, «что ему не дает спать трофей Мильтиада», Аристид сам уступил командование доблестному Мильтиаду в битве с персами при Марафоне. Наградой за благородство и мягкость в обращении с людьми было изгнание. Даже само прозвище Справедливый сделалось ненавистным неблагодарным согражданам, и когда, в значительной мере стараниями Фемистокла, Аристида было решено подвергнуть остракизму как опасного для государства человека, большинство проголосовало за изгнание. И это было только началом: на протяжении ряда последующих десятилетий афинский народ изгонял, уничтожал, приговаривал к смертной казни самых лучших из своих соплеменников; в конце концов запас чем-либо выдающихся людей иссяк, и тогда окончилась история свободных Афин.

Изгнание стало участью и Спасителя Эллады Фемистокла, которого на первых после победы над персами Олимпийских играх приветствовал стоя весь стадион. Незаконнорожденный сын афинского гражданина Неокла и фракийской рабыни, которого в детстве не пускали в гимнасий для законных детей, Фемистокл спас афинян, вывези их на кораблях на острова. Он был одним из предводителей греков в Саламинском сражении, после которого в войне наступил перелом, и впоследствии неустанно заботился об укреплении мощи Афин. Считая себя человеком из народа, он способствовал усилению влияния мореходов, купцов и ремесленников, почти лишив былого значения аристократический Ареопаг.

Однако за Фемистоклом тянулись упорные слухи о том, что он не слишком-то щепетилен в распоряжении государственной казной, в отличие от всем известной честности изгнанного им Аристида. Подвергнутый в конце концов остракизму, Фемистокл не нашел пристанища ни в Спарте, ни в каком-то другом греческом городе. И Спасителю Эллады не оставалось ничего иного, как только «пасть ниц» перед сыном побежденного им персидского царя в поисках пристанища.

Плутарх порицает такую неблагодарность афинян, однако его симпатии всецело на стороне аристократа Кимона, ставшего первым человеком в Афинах после изгнания Фемистокла. Великодушный, бескорыстный и щедрый, Кимон был, пожалуй, последним из тех, кто вызывал в памяти образы древних героев. На память о нем остались площадь, обсаженная платанами, саженцы которых он привез из Персии, и тенистая роща возле святилища древнего героя Академа, куда он провел воду и где полвека спустя основал философскую школу Платон. Плутарх любуется этим выдающимся человеком, который не мыслил жизнь иначе, как только в служении отечеству, и не находит ему никого равного впоследствии среди «своекорыстных искателей народной благосклонности и разжигателей междоусобных войн».

Последним из афинских политиков, у которого Плутарх находит целый ряд достоинств, был Перикл, человек во многом иного склада, чем Кимон, безусловно, выдающийся государственный деятель, но уж никак не герой. Сосредоточив всю власть в своих руках (так что это была только по видимости демократия, а на самом деле все важные решения принимались одним человеком), Перикл понемногу подчинил влиянию Афин почти всех бывших союзников по борьбе с персами. Это в значительной мере на их деньги (из общего фонда на случай нового вторжения) был заново отстроен Акрополь. Парфенон и другие величественные памятники «золотого периклова века», долгие века приводившие в изумление всех, посещавших Афины, навсегда остались «доказательством того, что прославленное могущество Эллады и ее прежнее богатство не ложный слух». Впрочем, все это великолепие зиждилось на несправедливости, что также отмечает Плутарх, как каждая великая культура оплачена потом и страданиями рядовых ее создателей, чему самый красноречивый пример — египетские пирамиды. Обираемые союзники роптали из-за поборов, но Перикл обрывал их протесты, предваряя те призывы поставить на место жителей островов Самоса или же Мелоса, которые спустя совсем недолгое время будут звучать в афинском народном собрании: «Афиняне не обязаны отдавать союзникам отчет в деньгах, потому что они ведут войну в защиту их и сдерживают варваров». И в этом самомнении, нарастающем пренебрежении интересами соседей, таких же греков, таились предпосылки краха афинского могущества, сроки которого оказались недолгими.