Плывун

Он включил маленький телевизор, и Пирошников увидел ту же картину, что в прошлый раз: с десяток домочадцев во главе с предводителями за столиками и Августа у барной стойки с гитарой в руке.

Август взял аккорд на гитаре, но не запел, а начал читать стихи, немного заикаясь:

Печальная Вологда дремлет
На темной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя.
Замолкли веселые трубы
И танцы на всем этаже,
И дверь опустевшего клуба
Печально закрылась уже.
Родимая! Что еще будет
Со мною? Родная заря
Уж завтра меня не разбудит,
Играя в окне и горя…

Данилюк поднялся на ноги и, взмахнув большой стеклянной кружкой, затянул:

— Мооо…

— Убери звук, — попросил Пирошников.

Максим убрал звук, и Пирошников сам дочитал начатое Августом стихотворение до конца, пока на экране Подземная рада бесшумно выкрикивала заклинания:

— И сдержанный говор печален
На темном печальном крыльце.
Все было веселым вначале,
Все стало печальным в конце.
На темном разъезде разлуки
И в темном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто…

Он сделал знак прибавить звук.

Август взял еще один аккорд и запел есенинское «Не жалею, не зову, не плачу…» Пел он высоким голосом, с чувством. Пирошников невольно заслушался.

И вот, когда он пропел последние строки — «Будь же ты вовек благословенно, что пришло процвесть и умереть…» — раздался треск и картинка резко сместилась, Пирошников успел заметить, как Август едва не упал, схватившись рукою за барную стойку, а несколько домочадцев грохнулись со скамей, уронив кружки.

Это продолжалось мгновение, после чего картинка возвратилась на место, мужики поднялись и бросились к Августу обнимать его, будто он забил гол. Радостные крики смешались с матерными возгласами, наступило народное ликование.

Пирошников все понял.

— Подвижка, — сказал он.

— Да, — подтвердил Браткевич. — Ему удалось сместить здание на десять сантиметров. При этом крен дома слегка выправился.

Аспирант докладывал результаты эксперимента несколько виновато, полагая, что Пирошникову неприятно будет узнать об этом. Чтобы загладить это известие, он поспешно добавил:

— Но дом все равно погружается, хотя вертикаль сместилась. И антигравитация совсем не работает! Я уменьшал до нуля. Все стояли и сидели как вкопанные. И в другую сторону тоже.

— Все равно молодец парень… — проговорил Пирошников.

Он задумался, а затем протянул руку к Максиму.

— Дай-ка пульт…

Максим дал Пирошникову пульт управления петлей. Пирошников осмотрел его. Устроен он был просто: имелись две кнопки и дисплей, на котором стояли деления и была обозначена красной чертой опасная зона в области повышенной гравитации.

— Я сейчас, — сказал он и вышел в коридор с пультом.

— Осторожней только! — успел крикнуть вслед Максим и уселся за приборы записывать визит Пирошникова к Подземной раде.

А Пирошников, зажав пульт в руке, как пистолет, прямиком направился в кафе «Приют домочадца».

Он вошел в кафе и остановился на пороге, не переступая витой шнур, который охватывал все помещение по стенам.

Судя по всему, Подземная рада закончила пленарное заседание и теперь праздновала победу разума, чествуя Августа. Сам герой сидел в окружении Данилюка и Даниила Сатрапа, уши у него горели, а по лицу блуждала застенчивая пьяная улыбка.

Компания успела пополниться несколькими дамами из числа домочадок, которые тоже пили пиво и, судя по воодушевлению, готовы были запеть.

И они действительно запели, едва завидев Пирошникова.

«К нам приехал, к нам приехал наш царевич дорогой!» Все дружно подхватили.

Пирошников, не поднимая пульта, незаметно направил его на коробочку, приткнувшуюся у закрытой створки двери. В нее входили оба конца светящегося шнура петли гравитации.

Правой рукой Пирошников сделал жест, как бы поднимающий сидящих за столами на ноги, а сам левой рукой нажал на кнопку уменьшения силы тяжести. На его глазах стройная картина поющей здравицу Подземной рады стала распадаться на куски, какие-то фигуры поплыли вверх, крутясь и переворачиваясь, кто-то полетел вбок и, ударившись о стену, отскочил. Одна из женщин пела уже под потолком, повиснув там боком — она как бы лежала на потолке, ее невесомое платье взвихрялось вокруг, но она не замечала этого, отдавшись гимну.