Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна? (СИ)

Утром всё произошедшее накануне показалось мне бредом. Я твёрдо решил не дарить ничего Катюше и перестать воровать. Всё лето не воровал, как с этой Эрной столкнулся. А тут вдруг соблазнился. Да если бы не подарок для Катюши, я бы и не стал. Я был напуган встречей с Эрной. Да и охранник тогда подозрительно на нас троих смотрел. А тут просто соблазн. Мужики часто деньги в задний карман кладут, но чтобы целый толстенный бумажник!.. Ну конечно же это была подстава! Неужели этот пятнистый подставной из магазина и всё лето меня пас? Да не может быть! Зачем он тогда на кладбище руками размахивал. Чтобы подозрений не вызвать? Так я, наоборот, обратил на него внимание, и архитектор обратил. Да нет, не может быть, чтобы меня малолетнего всё лето пасли и провоцировали на кражу. Вряд ли... А вдруг этот пятнистый связан с Эрной? Меня поразила эта мысль. Две попытки воровства и обе неудачные. Может, это опять она? И почему мужик мягкий, как лизун какой или кукла?.. Слишком много вопросов, а ответов нет. И волнение не проходит, какое-то неспокойствие внутри себя...

Глава четвёртая. Катюша

Глава четвёртая

Катюша

В последнюю неделю августа сдал английский. Да и влепили мне весной «два» больше за наглёж, доставал я англичанку, ну скучно сидеть просто весь урок. Я ж ни бум-бум был по английскому, ни туп-туп, ни тип-топ, ни шуба-дуба. Вот и довыступался, ишачил всё лето на стройке да ещё пахал по учёбе. Я и сам понимал, что англ нужен. Теперь хоть буду понимать на уроках, об чём речь, и что это за глагол tube, ну, слова учить стану, диалоги. Но грамматика - я пас, это я не знаю, так пахать надо, чтобы без ошибок. В общем и целом, я был доволен летом. И даже отвратительная Марья Михайловна не казалось мне сейчас такой уж отвратительной. После моей отличной пересдачи англичанка реально приуныла, она-то надеялась на моё полное незнание и на обширный презент от мамы. Дома мама на радостях раскололась: Марье Михайловне нужна была квартира. Отец - военный пенсионер, инвалид, нужна была квартира в новом доме, а там по льготе для военных пенсионеров всё было разобрано. И без мамы у Марьи Михайловны ничего бы не вышло, как-то мама пропихнула ещё одну льготную квартиру. Мама передала Марье Михайловне все документы. Марья Михайловна сразу внесла полный взнос. Осталось ждать, когда дом начнут заселять. Пока дом, эта громада, был не принят, лифт не пустили. И мусоропровода нет. Из-за этого были какие-то жуткие скандалы, получала по шапке и мама...

- А ту квартиру они брату оставят. Он неадекват.

- Да. Я знаю, - и я рассказал, почему: - брат пенсию у отца отнимает.

Мама кивнула, что означала: я это тоже знаю.

Через три дня первое сентября. Мы готовились. Надо было купить белую сорочку, да много ещё чего. Мама требовала, чтобы я тратил на свою одежду свои заработанные деньги. И я окончательно решил ничего не дарить Катюше, забить на подарки, до этого всё-таки сомневался.

Первого сентября я впервые за многие годы не выступал с номерами, а стоял в толпе наших недоумков весь прилизанный и причёсанный, в новых ботинках, про костюм с иголочки и не говорю. Раньше-то я всегда танцевал. И в нашей школе, и в чужих.

На втором уроке нас ожидало пренеприятное известие. Нет, к нам не ехал ревизор, мама бы о нём знала. Оказалось, что математику будет вести Тиф, Татьяна Ивановна Феоктистова, папина учительница, училка-зверь, которая травила Эрну, когда она была ещё Мариной, а потом Эрна, когда стала Эрной, Тифе помогала. Тифу все боялись и все ненавидели. Некоторые звали её не Тиф, а Лети-лети. Один год её класс весь пришёл на линейку с шариками. Мы с «Тип-топом» танцевали на праздничной линейке, я тогда в младшей группе был. И, пока мы ждали выхода, я слышал, как старшаки, они мне тогда казались удивительно недосягаемо взрослыми, а сейчас я сам такой же - восьмой класс -- желали этой училке:

- Лети! Лети!

Все желали ей улететь на шарике. Все её боялись и ненавидели. Похожа она была на ящерицу. Седая короткостриженная, шея морщинистая, такая суховато-сухопарая женщина в свитере и юбке - казалось, что везде, и внутри, и снаружи, она иссушена как калмыцкие степи - это, если отъехать от нашего города на восток.

Тиф начала жёстко с первой минуты. Естественно перекличкой. И выпытыванием, кто да что, если обращали внимание на себя внешность ученика или его фамилия. Как прочитала, что я Щегольков, вперилась лупами очков, удовлетворительно кивнула - видно узнала во мне отца и заявила:

- Сын Щегла?

- Щеголькова, - ответил я. Раньше бы я добавил: «Что за манера сокращать фамилии?» Но теперь мне этого не хотелось. Тут, блин, люди мягкие изнутри по городу шастают, это поважнее ненавидящей всех и вся старой девы (я не знал, есть ли у неё семья и дети, просто предположил).

- Да-да, Щеголькова. А знаешь ещё, как твоего папу звали?

- Пэпсом, - сказал я как можно безразличнее.