Всё что я сделал, это решил после «смазливой рожи» сесть без разрешения. И Тифа, вместо того, чтобы наорать из-за этого внезапно потеряла ко мне всяческий интерес, вернулась за стол, продолжила перекличку.
- Чердакова! - это она Катюшу вызвала.
И тоже вперилась в неё:
- Встать! - заорала.
Катюша не встала.
- Значит, это тебя наш Щегол держал на руках? А где твоя гордость?
Опа! И Катюша получила. Тифа тем временем продолжала допрос:
- Хорошо. Не хочешь вставать, отвечай сидя. Ты давно в нашем городе?
В «нашем» - я не могу, коренная, блин, жительница!
Катюша молчала - я показал беспроигрышный пример.
- Значит тут, в вашем восьмом «А» классе, собрались молчуны? ну-ну.
- Ясонова!
К Ясоновой - девочке-столбику, у которой, как у гусеницы, не было на теле никаких утолщений и сужений, вопросов не нашлось. Тиф даже улыбнулась ей, насколько может получиться улыбка у сморщенного сучка. Ну реально дикая старпёрша из дикого состояния.
Начался урок. За десять оставшихся до конца урока минут мы прошли и написали столько, сколько не проходили и не писали в прошлом году и за два урока. Учитель Тифа была сильный, без вопросов. У меня устала кисть записывать и переписывать с доски. Когда проиграл звонок, я уже почти пришёл в себя. На перемене ко мне подошла Катюша. Такого не случалось очень и очень давно.
- Привет! Ты чего на обед не идёшь?
- Иду, - промямлил я, от нервов на уроке я и забыл, что у нас обед. Но я тут же нашёлся:
- А разве обед не после шестого урока?
- Это у девятых-одиннадцатых после шестого. Ну, -- проговорила требовательно: -- ты идёшь?
- Нет. Что-то не хочется. - Я не хотел идти с Катюшей на обед. Да ну. Я вообще не мог понять, зачем она вдруг ко мне подошла. Я вообще злобный чел, а после этого случая с телеком, ещё и осторожный. Я никому не доверяю, да и мама сколько раз об этом за лето говорила. Как заедет домой постираться и переночевать, так и внушает мне «правду жизни», объясняет, какая жизнь несправедливая, и как надо пробиваться в одиночку и никому не верить.
- Ты расстроился? - спросила Катюша. Ей явно хотелось со мной поболтать.
- Да. Не видишь: плачу.
- Ты навсегда ушёл из «Тип-топа» или только на лето, а сейчас вернёшься?
- Навсегда, - странная она, зачем спрашивать, что и так ясно. И я уверен, что в лагере по сто раз это всё перетирали и перемалывали. Тот же Дэн, например.
- Нам не хватало тебя в лагере, - сказала Катюша. Она была с двумя хвостами как первоклашка, с бантами и воротничок такой кружевной. Симпотная до жути. Худая, в гольфах, коленки загорелые торчат, ещё чернее смотрятся из-за белых гольф.
Я молчал. Уж лучше бы Тиф чего-нибудь опять мне сказала запредельное - ещё на уроке я почувствовал какой-то мазохизм: она меня унижает, а мне и больно, и как-то спокойно. Типа, так мне и надо, я теперь ждал только худшего, а хорошего остерегался.
Мне хотелось побыть одному, постоять у открытого окна, полюбоваться ещё достаточно жарким пейзажем. (Да: я стал романтичным, сентиментальным. А как тут не стать, раз я начал себя жалеть. Это надо же: вляпаться во столько переделок!) Катюша мне мешала. Стоп! Наверное что-то у них в лагере стряслось. Катюша тут же подтвердила мои слова:
- Ты с Дэном больше не дружишь?
- Нет.
- И на футбол не ходишь?
Бог мой! Какой футбол? Я забыл о футболе! Точняк. Все поцы в конце августа там, и Лёха с Владом, а меня-то нет. Мне не до футбола, когда ходячие куклы ходят по городу, а потом ещё пересдача по английскому.
- Нет. На футбол я не ходил, - я сказал это как можно грубее. Мне надоел допрос. Но девчонки, они же душу вынимают, особенно Катюша. Они коварны и расчётливы. Вот и Катюша:
- Знай: я на твоей стороне.
- В смысле?
- Ну, в смысле, что про тебя рассказывают небылицы, а я ничему не верю, я за тебя...
Ясно. Где-то сплетничали обо мне, а Катюше это неприятно.
- Спасибо, - что ещё ей сказать, я не знал.
- Ну ладно. Я на обед. - Катюша посмотрела на меня неприязненно, и я тут же ответил:
- И я. - я вдруг понял, до меня дошло, что с Дэном я не буду встречаться и в столовой, он же в девятом, и я был этому очень рад. Хватит мне неприятностей на первый день. Их выше крыши.