По дороге к концу

Я продолжал ухаживать за сексуальной блондинкой и все еще этим наслаждался, возбуждаясь, но что-то мешало, действия мои были уже «нецеленаправленными», все происходило больше от подсознательного уныния. И она стала ныть о каком-то «дружке», как она сама его называла, который вроде бы должен вечером прийти домой, в ее квартиру по соседству на Старой Крепости или Гравенхекье, а может быть и так, что он вернется раньше, чем обычно, и будет беспокоиться, потому что она не оставила ни письма, ни записки. Поэтому сразу после еды мы поднялись и поехали к ней, я зашел наверх с ней вместе и осмотрел жилище — старая конура, но очень даже мило отремонтированная, то тут, то там встречались какие-то древности, мне понравилось, по-моему, что-то вроде фарфоровых фруктов или белых фарфоровых птичек под стеклянными колпаками. «Дружка» не было еще и следа. На мое довольно трезво сформулированное предложение, которое я сделал ей в ее же комфортабельной спальне и которое заключалось в том, что после посиделок у меня дома — как было уже запланировано — я поеду к ней, чтобы соединиться с ней в этой вот постели, она отреагировала вполне положительными чувствами, но все еще волновалась, кажется, только для виду, о своем «дружке», которому это может и не понравиться. Так что решение принято не было, мы снова отправились в путь, и тут она вдруг не разрешила мне сесть рядом, я должен был поместиться на заднем сиденье, потому что мы собирались забрать ее дружка, который работал в каком-то баре и совершенно определенно должен быть транспортирован на переднем сиденье. Когда мы подъехали к кабаку, оказалось, что дружок еще не освободился, но он записал адрес, чтобы присоединиться к нам как можно скорее после работы. На первый взгляд, после очень короткого осмотра я тут же вообразил себе, что нахожу его невероятно сексуальным, и сразу стал разрабатывать новые видения, включающие более сложные, еще более тайные и жестокие интимности, чем те, что я собирался вкусить с сексуальной блондинкой.

У меня дома настроение компании какое-то время еще повышалось. Где-то через полчаса появился дружок, мальчик в тяжелой коричневой вельветовой куртке, который, скорее всего, временами причисляет себя к последователям Греческих Принципов, а временами нет, при ярком и не таком красном свете оказавшийся даже более привлекательным малым, чем на первый взгляд, но было у него в лице что-то собачье, решил я, так что мне расхотелось обоих, что сексуальную блондинку, что дружка.

Я начал бесконечный обмен бесплодными мыслями с химиком, который спустя несколько лет пребывания здесь говорил по-нидерландски без ошибок и почти без акцента; ему пришлось выдерживать эти разговоры несколько часов, до тех пор, пока я, вдруг сильно опечалившись и уставившись в свой бокал, не вспомнил о Томми, притих да так и застыл. Кандидат в католики А. был, по моей просьбе, сегодня на розливе и занимался этим очень добросовестно. По случаю в доме было много разной выпивки, но я подговорил его к дистрибуции кажущихся большими по объему, с королевским размахом, но на самом деле довольно дешевых по составу порций, и этим указаниям он следовал с большой ответственностью. Что касается меня, постепенно эти ограничения можно было и снять: если уж народу непременно хочется выдержанной можжевеловой водки вместо молодой, которой было еще непомерное количество, так уж и быть, пусть открывают те две непочатые литровые бутылки, что лежат на верхней полке холодильника, да и упрятанную в корзину с картошкой бутылку обычной водки тоже можно достать.

— Только той водки налей мне первому, я ведь должен знать, что наливать моим гостям: а вдруг она испортилась.

Он принес мне полный бокал, который я выцедил с умным лицом, будто на дегустации, но так и не смог ничего определить. Вкуса у нее, вообще-то, вовсе не было, может быть, оттого, что водка была неохлажденная.

— Ну ладно, мне кажется, пойдет, можно разливать, не думаю, что с ней что-то могло случиться.

А. принес мне еще стакан, он был даже настолько добр, что добавил кусочек льда. Я встал и поднял бокал, чтобы произнести тост.

— За смерть.

А теперь хорошо бы всем уйти, кроме, разумеется, Тигры, ну, и А. с Плюмом могут остаться, если захотят, конечно. Тут кстати оказалось, что обе дамы, собачий мальчик и химик хотят поехать на часок «погулять в город», в Le Fiacrd или The Blue Note[246]ради Бога, но меня и не уговаривайте: пить надо дома, и только действительно в экстренных случаях — например, как днем в Гааге — в кафе, а приличные люди по ночным кабакам или клубам не шатаются. Но иногда ради сохранения мира и порядка человеку приходится видоизменять или скрывать правду, так что мне пришлось отделаться рассказами о сильной усталости, о том, что я много работал в последние дни, ну, такого рода спасительные извинения, пока они вчетвером не уехали, впрочем, довольно быстро и без всяких упреков.