По древнегреческому сценарию

Как давно все это было!

Мои родители познакомились в Тамбове, на рабфаке. Он был старше мамы на восемь лет. За плечами у него были два класса церковноприходской школы, гражданская война и пять лет вольной жизни.

Но, пожалуй, не стоит рассказывать обо всем, что произошло дальше, в форме повествования. Я попробую рассказать об отце иначе, через эпизоды. Разве что задержу ваше внимание вот на чем: как они, мой отец и мама, оказались на Крайнем севере. Это просто. Поскольку отец был болен туберкулезом, они выбрали мясомолочный институт имени Молотова — так в те годы называлась Тимирязевская сельскохозяйственная академия. Специализировались по животноводству. Тогда действовало правило: где проходишь преддипломную и дипломную практику, туда и едешь работать. Практику мои родители проходили в Казахстане. У них тогда уже был ребенок. Алеше еще не было года. В Казахстане им пришлось не сладко — они голодали. Когда у мамы пропало молоко, отец пошел к директору совхоза и попросил, чтобы им отпускали хотя бы литр молока. Тот распорядился выдавать литр сыворотки в день. Алеша умер уже в Москве, и отец наотрез отказался ехать в Казахстан. «Или партбилет на стол, или поезжай по призыву ЦК к специалистам сельского хозяйства осваивать Крайний север!»

Что в те годы значило «положить на стол партбилет», понятно без комментариев. Так они оказались в Нумгах.

Ну, а теперь — эпизоды. Вразброс, как вспомнится.

Тренировка

Отец учит меня падать. Конец зимы. Он завтра уезжает в стадо, а сегодня сажает меня на нарты и гонит оленей по сугробам. Кричит:

— Прыгай!

Я прыгаю в сугроб.

— Еще раз. Соберись. Смотри!

Он прыгает с неподвижных нарт в сугроб, подогнув колени и пригнув к ним голову. Руки вытянуты вперед под небольшим углом к насту. Я повторяю этот трюк, выпрыгивая с летящих вперед нарт. Руки скользят по насту — так они не сломаются, если упаду на твердое. Хорошо, что нас не видит мама!

Ножницы

Отец собирается ехать в стадо, укладывает вещи.

— Вася, зачем ты берешь ножницы?

— Ну как же без них!

— А мы как? Ведь других у нас нет!

— А это мои ножницы! Я их покупал!

Рубашка

В другой раз, собираясь в тундру, отец кладет в вещмешок, уцелевший после гражданской войны, рубашку, которую мама купила по лендлизу. Американская рубашка из тонкой шерсти, с откладным воротом, на короткой желтой молнии, в черно-синюю клетку. У отца черные как смоль волосы и синие глаза.

Ему очень идет эта рубашка. Он в ней моложе и еще красивее.

— Вася, зачем ты берешь эту рубашку в тундру? Где ты ее собираешься носить?

— Понимаешь, Соня, я не буду ее надевать, я только буду на нее смотреть и вспоминать тебя, что это ты подарила мне ее.

Возвращается без рубашки.

— Вася, где синяя рубашка?

— А я подарил ее Янгасу! — беспечно отвечает отец.

Янгас — это старый-престарый ненец с моржовыми усами и задубелым от мороза лицом.

— Вася, зачем?

— Понимаешь, я давно его уговаривал надеть рубашку, почувствовать, насколько это лучше, чем оленьи шкуры! Он не соглашался, но когда увидел эту рубашку — согласился!

— Ну неужели нельзя было отдать ему другую рубашку?

— Как ты не понимаешь, ведь это первая в его жизни рубашка! Она должна быть самой лучшей!

Для отца не существовало ни национальных, ни возрастных, ни социальных различий между людьми. Он каким-то непостижимым образом знал языки всех, с кем сталкивала его жизнь: украинский, калмыцкий, ненецкий, зырянский. Пытался и меня учить ненецкому и зырянскому языкам. Я до сих пор помню несколько слов: «нянь» — хлеб, «мазь» — хватит, «нимтем» — безымянный, вот только не знаю, из какого они языка, Нимтем — вроде бы из ненецкого.

Он записывал ненецкие легенды и сказки, принимал участие в их праздниках. Он был для них свой.

Приятель из Москвы