По другую сторону холма

Для отпора я использовал три с половиной дивизии, удерживавших участок фронта шириной 20 километров, на котором, собственно, и велось наступление, а шесть с половиной дивизий удерживали другие участки. Каждая атака была остановлена. Эти пять боев велись на протяжении пяти-шести дней, кризис обычно наступал на третьи-четвертые сутки, после чего атака затухала. Русские не пытались задействовать крупные танковые силы, поскольку прорванные участки нашей обороны не были достаточно велики. Атаки поддерживало до пятидесяти танков пехоты, но им также не удавалось прорваться.

Обычно русские в день предпринимали три попытки: первую в 9 часов, после тяжелой артиллерийской подготовки, вторую в 10–11 часов, а третью между 14 и 15 часами. Почти как по часам! В наступление они шли всегда, пока их не останавливал наш огонь, — иначе и быть не могло: ведь за ними шли офицеры и комиссары, готовые направить свои пистолеты на любого колеблющегося. Русская пехота была очень плохо обучена, но сражалась отчаянно.

По моему мнению, успеху обороны способствовали три основных фактора. Во-первых, каждую дивизию я размещал на узком секторе при высоком отношении боевой мощи к расстоянию, на тех участках, где русские действительно шли в атаку. Во-вторых, мне удалось обеспечить мощную артиллерийскую поддержку, и опасный сектор прикрывало 380 орудий. Ее командир, находившийся в штабе армии, мог концентрировать огонь на любом участке двадцатикилометрового фронта. Наступление русских поддерживало около тысячи орудий, но их огонь велся не столь концентрированно. В-третьих, потери немецких дивизий, участвовавших в сражениях — по приблизительным подсчетам они составляли один батальон на дивизию в каждый из дней боев, — компенсировались своевременным перемещением отдельных батальонов из дивизий, расположенных на других участках фронта. Перед началом атаки у меня всегда было в запасе три свежих батальона, по одному на каждую дивизию, удерживавших двадцатикилометровый фронт. За ними следовали другие батальоны из того же полка, вместе с полковым штабом, и таким образом я обеспечивал пополнение личного состава. К фронту подтягивались свежие полки, а затем и целые дивизии. Они временно смешивались, но это было неизбежной частью платы за успех. Однако я всегда старался как можно быстрее восстановить целостность дивизий».

В мае 1944 года Хейнрици передали командование 1-й танковой армией вместе с 1-й венгерской армией на Карпатском фронте. В начале 1945 года эти войска возглавили отступление в Силезию после развала немецкого фронта на севере. В марте 1945 года Хейнрици был назначен командиром группы армий, отражавшей последний натиск русских на Берлин. Именно эти армии вели бои на Одере и битву за Берлин.

На этом последнем этапе, как сказал сам генерал, он сумел развить описанные ранее оборонительные методы. «Когда становилось известно, что русские готовятся к атаке, я под прикрытием ночи переводил свои силы на вторую линию обороны, расположенную обычно в двух километрах от первой. В результате первый удар русских приходился по пустому месту, а дальнейшее развитие атаки оказывалось не таким эффективным. Понятно, что для успешного применения такой тактики требовалось знать точную дату нападения, и для этого мои разведчики регулярно брали пленных. После первой неудачи русских я продолжал удерживать вторую линию обороны как передовую позицию, а другие части проходили по соседним участкам, не подвергшимся атаке, и занимали первую линию обороны. Эта система хорошо показала себя во время битвы на Одере, и единственным недостатком была скудость наших сил, которые так часто растрачивались впустую, когда мы были вынуждены оборонять совершенно безнадежные позиции.

На протяжении трехлетних оборонительных боев я ни разу не потерпел поражения, если строил свои планы, основываясь на указанном методе. Я горжусь, что ни разу не обращался к верховному командованию с просьбой о выделении резервов. Я пришел к мнению, что при такой оборонительной тактике чрезвычайно ценны самоходные орудия.

В свете моего личного опыта я считаю, что ваш вывод о необходимости как минимум трехкратного преимущества сил у нападающих несколько занижен. Я бы сказал, что для успешного преодоления хорошо организованной обороны на разумной ширине фронта нападающим нужно иметь в шесть-семь раз больше сил. В некоторых случаях мои войска удерживали оборонительные позиции, когда соотношение сил нападения и обороны было 12 к 1 и даже 18 к 1.

Причиной неудачи немцев на востоке, по моему мнению, была необходимость преодолевать огромные пространства без гибкости командования, которая позволила бы им сконцентрировать свои силы для удержания ключевых пунктов. Так они неизбежно теряли инициативу. Сомневаюсь, что мы могли бы измотать русских одной обороной, но наверняка сумели бы изменить ситуацию в нашу пользу, сочетая ее с мобильностью и сокращением ширины фронта, высвобождая таким образом силы для нанесения эффективных контрударов.