По естественным причинам. Врачебный роман

Раньше я боялась этой хищной крысиной стаи, но теперь замедляю шаг, ведь с тех пор, как я поселилась в клинике, здешнее беспокойство и безумие кажутся чем-то нормальным. Но если я буду оставаться здесь слишком долго, один из них может напасть. Однажды какая-то старуха влепила мне пощечину. Она просто подошла ко мне и ни с того ни с сего с силой шлепнула меня по лицу. Санитары сказали, что она их всех уже перелупила и что я не должна воспринимать это на личный счет. Вообще, ей самое место в психиатрической лечебнице, но поскольку она раздает затрещины не слишком часто, а в остальное время спокойно сидит, ест и выполняет все, что ей говорят, ее продолжают держать здесь.

На пути в палату матери я встречаю Странника. Этот костлявый и худой как щепка старик целыми днями бродит по коридорам и отказывается есть; его приходится кормить через зонд. Странник останавливается прямо передо мной и замирает, впившись взглядом мне в глаза. Так он стоит секунд десять, затем вдруг фыркает и начинает трясти головой.

Наконец он уходит. Я никогда не видала его другим. С того самого момента, как мать поселилась здесь, каждую субботу на протяжении этого года он вел себя так, словно прекрасно знал, чем я занимаюсь, и своим фырканьем выражал презрение ко мне от имени всего человечества.

Матери нет в палате.

– Думаю, ваша мама в комнате отдыха, – говорит проходящая мимо медсестра. Она направляется в ту же сторону, так что мы идем вместе.

Много лет прошло с тех пор, как мать начала бродить по подъезду в ночной сорочке, стучать в двери к соседям, а потом браниться на них, поскольку не могла понять, почему ей не открывают, когда она стучится к себе. Спустя какое-то время она возомнила, что все только и хотят ее обокрасть, и стала прятать в квартире, в подвале и на чердаке дома свои немногочисленные украшения и ценности. Потом она благополучно забывала, куда все это засунула, и думала, что это дело рук воров. Когда же я находила «пропавшую» вещь, мать утверждала, что воры снова пробрались в дом и подкинули украденное обратно. В какой-то момент она вдруг стала агрессивной, что было довольно странным, ведь, хотя она никогда не отличалась дружелюбностью, она всегда вела себя спокойно и рассудительно; теперь же на нее то и дело находили неистовые приступы ярости, и, заподозрив меня в краже ее плаща, она начинала кричать на меня во все горло. Когда я открывала шкаф и указывала на вешалку с плащом, она говорила, что я нарочно вернула его на место, чтобы замести следы.

Сейчас мать уже не помнит, кто я такая; она не помнит ничего из своей прежней жизни. Для нее я – человек из ее новой, настоящей жизни, она подозревает, что нас что-то связывает, но не знает, что именно. Однако она прекрасно понимает, что я заодно с теми, кто здесь принимает решения. Она сидит у окна и делает вид, будто не замечает, что я вошла. Но стариков, как и малых детей, видно насквозь, ведь, тогда как дети еще не освоили искусство притворства, старики растеряли этот навык. Прежняя личность матери отчетливо просматривается, несмотря на деменцию: с тех пор, как она «познакомилась» со мной в новой жизни, она быстро вернулась к своей старой манере обращаться со мной – подчеркнуто благожелательно, скупясь на слова: она всегда считала, что должна общаться со всеми исключительно дозированно. Поэтому наше взаимодействие ничуть не изменилось: я пытаюсь ухватиться за нее, а она тут же отдаляется.

Наконец она оборачивается. Так же как по ночам я воображаю, будто мебель в кабинете оживает и смотрит на меня, сейчас я думаю, что мать притворяется, будто только что меня заметила. Меня вдруг осеняет, что всех чувств и мыслей, которые на протяжении долгих лет я усматривала в матери, на самом деле не существовало. И именно в их отсутствии кроется ответ на все вопросы и загадки, которыми я себя истязала на все эти годы. Удивительно, что я не поняла этого раньше.

Из этого логично заключить, что я могу просто-напросто прекратить приезжать сюда, как в свое время перестала ездить в Драммен. Тем не менее я знаю, что в следующую субботу я снова окажусь здесь, ведь так же как пословицы и поговорки составляют неотъемлемую часть личности матери, точно так же я не могу избавиться от этого навязчивого чувства надежды, что когда-нибудь она меня узнает, что мы сможем хоть как-то поговорить, что между нами установится контакт, которого никогда не было и на который сейчас она уж точно не способна. Так почему бы не оставить ее в покое. Вот в чем вопрос.

Я наклоняюсь и обнимаю ее. Я делаю это из уважения к медсестре, с которой столкнулась в коридоре, она стоит в дверях и улыбается нам, но на самом деле мы с матерью никогда не обнимались. На ощупь мать похожа на серую сухую ветку, с которой беспощадные ветра сорвали листья и кору.

– Привет, мама! У тебя все хорошо?

– Да.