По эту сторону горизонта (несколько историй о вантузе, поэзии, бадминтоне, и кое о чём другом)

На небесную синеву … которая огорожена частоколом высотных домов, на белоснежные облака … из окна автобуса которых, почти что, и не видно, на птичьи стаи … которые затерялись средь городских кварталов где-то напрочь.

Эх-х, с матушкой-природой, источником вдохновения для всякой поэтической души, на конкретный момент творчества Благовест-Серебрянского, случилась, в общем, б-о-льшая проблема. Поначалу, вроде бы неплохо: «даль – печаль», но следом уже: «низина – … витрина», а затем и вовсе: «брусчатка – заплатка».

Вот именно(!), витрина – это вовсе не даль, у неё ни пророчества не вымолить, ни спасения! Витрина – она для поэта вещь даже не столько бестолковая, а сколько вредная. Ведь всякий блеск, всякая нарядность, всякий изыск (кроме блеска поднебесного и красивости заоблачной) от рифмы нетленной есть только праздное отвлечение. Но куда ж от расфуфыренных за автобусным окном витрин деться? … «разве, что глаза закрыть … разве, что наложить смеженными веками на мишуру тщеславную некий запрет … обмотать кичливый глянец очень плотной завесой несозерцания … покрыть всякий пустопорожний парадный лоск мраком вынужденного ослепления … во спасание, так сказать, нетленной поэтики души»17.

Но тем не менее, глаза Николай Андреевич не закрыл, и взгляда своего из окна не вынул. С каким-то маниакальном упорством он всё смотрел и смотрел на проезжающие мимо машины, зачастую красочные и дорогие, на тянущиеся вдоль дороги фасады зданий с призывно сверкающими на солнце витринами всякого рода магазинов и кафе. Смотрел зачем? – непонятно, ведь обладание тем, что было выставлено в тех витринах любому поэту вряд ли доступно.

Уж-да! – стихи могут завладеть многими душами. «Уж-но»! – если кто душой прекрасен, но карман его пуст, то стихотворцу есть от этого не гонорар, а одна лишь фига с маслом …

Тем не менее, не «фига с маслом», а ещё одно шестистишие всё же появилось вскоре на дисплее телефона.

<17:28 (рифмы десятая – двенадцатая) 17:31>

И тут автобус притормозил у перекрёстка, напротив красочного двухэтажного домика, о назначении которого можно было лишь гадать – большую часть вывески на фасаде, нечто на «…ка», загораживал уличный фонарь. Николай Андреевич напрягся. Слова с окончанием на «ка» – лучшие друзья поэта. «Брюнетка –кокетка – конфетка – нередко – беседка» …

<«Брюнетка –кокетка – конфетка – нередко – беседка» … О! – вот вам и целая поэма о коварном соблазнении неким ловеласом одной доверчивой «гризетки»!>

Тем временем автобус тронулся и вскоре повернул на перекрёстке на другую улицу. Уличный же фонарь, естественно, остался стоять на месте, а потому фасад уже не таинственного двухэтажного дома открылся взгляду Благовест-Серебряного во всей своей красе. И это не привнесло в его душу никакой, увы, поэтики. О наивной и невинной, и коварно соблазнённой «брюнетки-гризетки» следовало бы забыть. «Аптека» – вот что красовалось на фасаде здания. И это разочаровывало.

Ну, что это такое: «аптека – ипотека – библиотека». Какая уж тут порочная страсть? Скукота – да и только. Тем более всё уж было. Всё это: «улица, фонарь, аптека18» – когда-то у кого-то уже было. «А что же мне? – наморщил лоб Николай Андреевич, тыкая кнопки на телефоне. – А что же, чёрт возьми, достаётся мне? Какая-то фигня: «столб, витрина, дом … – стих мой лепиться с трудом!»

<17:32 <рифмы тринадцатая – пятнадцатая> 17:37>

«А самое, б…, обидное, – ругнулся Николай Андреевича. – Прочти кому-нибудь вот это: «О, не растите дерево печали… / Ищите мудрость в собственном начале. / Ласкайте милых и вино любите! / Ведь не навек нас с жизнью обвенчали», – и вся эта литературных критиканов свора тут же подобострастно взвоет: о, гениальный стиль; о, божественный ритм; о, вселенский смысл. А прочти я другое: «Коль плоть лечить, так есть микстуры, / Таблетки есть, и мазь, пилюли и отвар, / Но душу лечат не такие процедуры, / А хмель, любовь и пиршества угар» – и что в ответ? А в ответ лишь одни «хм» и «гм»: хм, что-то есть, но стиль слабоват, да и рифмы банальны, а суть, гм-м, так и вовсе вульгарна. А всё почему? А всё потому, что в первом случае – это есть Омар Хайям, а во втором – … вот именно, Благовест-Серебрянский.