По эту сторону горизонта (несколько историй о вантузе, поэзии, бадминтоне, и кое о чём другом)

Правда, и вечность оказалась тоже не вечной, поскольку он, Олег, который уже самый, что ни есть сущий, то есть во плоти и крови, дёрнувшись всем телом, испугано проснулся.

История девятая. Рассказ из книги, которая никому не интересна

<заглавие это, к чему?

А он писал, а он страдал,

А он ни ел, ни пил, не спал,

Он всё кропал пустую блажь,

Любое слово где пассаж,

Ему редактор так сказал,

Редактор попросту зевал,

Когда поэт стихи читал,

Редактор, в общем-то, он прав -

Он не дурак, чтоб тренд поправ,

Взамен гламурности в словах

Печатать истины в стихах.>

Эпиграф

Он не рвал в заботах душу,

Не тягался и с судьбой,

Да, он бил, порой, баклуши,

Чтя здоровье и покой,

И поныне он живой.

«…Сорока пяти лет отроду, но уже изрядно раздавшийся «вширь» Геннадий Иванович Трудолюбов вопреки своей фамилии физический труд не жаловал, а потому работал охранником в бывшем заводском дворце культуры, а ныне, так называемом, доме народного творчества. «Так называемом» – потому что всё «народное творчество» умещалось в нескольких помещениях: курсы кройки и шитья, кружок вязания, изостудия, класс духовых и струнных инструментов, певческий группа – вот и весь народного творчества «объём». Остальное, и немалое, пространство первых сталинских пятилеток здания, как правило, пустовало. От полной финансовой безысходности штатную администрацию нашего культурного заведения в лице директора, бухгалтера и завхоза выручала лишь краткосрочная аренда. И как раз сегодняшний воскресный день такой палочкой-выручалочкой и являлся. Некогда театральный зал взяла до вечера в аренду некая <в части распространения биологически активных добавок> сетевая компания.

Подобные дни Геннадий Иванович, в общем-то, приветствовал, хотя и прибавляли они излишнюю заботу: парадные двери здания приходилось закрывать гораздо позднее обычного. И приветствовал он эти дни не потому, что аренда помещений сулила прибавки к его скудному жалованию, а потому что привносилось в монотонную службу охранника какое-никакое, а разнообразие. Иной раз, разнообразие высшей для души охранника «пробы». Ведь как себя не расписывай, но стоит лишь своё в жизни занятие помянуть, как в глазах докучливого собеседника тут же читалось: «Всё ясно, неудачник!» А Трудолюбов себя неудачником не считал. Он считал себя человеком высоких моральных принципов. Тех принципов, что не дозволяли Геннадию Ивановичу не только каким-нибудь бизнесом, или иным доходным делом заняться, но и даже помыслить об этом. А потому Трудолюбов, когда глазел с верхотуры последнего ряда на проходивший на сцене некий бизнес-семинар или тренинг, завсегда походил на благородного орла, гордо реющего в небесах над земной суетой. И чужие внизу о жизненной успешности повествования никаких недобрых в Геннадии Ивановиче чувств не вызывали. Высокие принципы помогали Трудолюбову <см. выше, про орла> воспарять ему и над завистью, и над злобой.

Другое дело, помогали принципы высокие, как могли, а потому и не всегда выручали абсолютно. И как раз на сегодняшнем «представлении» в зале духовно возвыситься Геннадию Ивановичу над завистью и недружелюбием, увы, не пришлось. Этому причиной, как ни странно, стал мужской натуры высоконравственной «пункт» самый первый: «Наживой благостен не будешь». А где категоричность, там и места вольностям быть не должно, а потому, именно умиротворение почиталось Геннадием Ивановичем за самую потребную в жизни добродетель.

А потому, желанным покоем начался у Геннадия Ивановича и этот день. Заступив ранним утром на дежурство, все последующие дела свои вершил он привычным размеренным порядком. В свято соблюдаемом охранником распорядке душевного упокоения пункт номер один – это чайник. Пятилитровый чайник вскипал на плите минут за десять, и это было очень удобно. Это было как раз то время, за которое можно аккуратно нарезать и хлеб, и сало, и колбасу, и огурцы с помидорами, и сыр (если таковой у Геннадия Ивановича вдруг имелся); а также разогреть в микроволновой печи пластмассовый контейнер с домашней кашей; а также включить старенький телевизор и настроить, покрутив комнатной антенной, изображение приглянувшегося канала – а главное, выпить собственного рецепта (столовая ложка настойки на полстакана кефира) лекарственное зелье. А заварив кружку крепкого чая, приступить к еде … но не раньше, чем через пять-семь минут, давая время усвоить организму кефирное снадобье. А вот после завтрака минимум телодвижений – вплоть до обеда многочасовая инерция души и косность чувств … и только так, и никак иначе <для состояния подобного в помещении охранника бывшего заводского дворца культуры, а ныне в так называемом доме народного творчества и достаточно мягкий диванчик имелся>.