По головам

«… он стоял напротив меня, почти прижавшись, и я силилась разглядеть в чертах его непроницаемого лица хоть какое-то подобие эмоций. Он не смотрел на меня, но не потому, что не хотел, а потому что просто не мог. Его дыхание, которое я чувствовала щекой в тот далекий по-зимнему холодный октябрьский московский вечер 2005 года, давило мне на сердце. Прикосновения его рук перехватывали дыхание, как будто меня завалили броском через бедро на асфальт. А я смотрела в его глаза, на губы, стараясь не пропустить даже микроскопические движения мышц лица. По его частому и прерывистому дыханию я понимала, что он ощущал взгляд моих глаз.

Мы стояли там, где когда-то, кажется, уже целую вечность назад, всё и началось. Забавная ирония жизни, которую, во всяком случае, специально не придумаешь. Вот только погода стояла ужасная: промозглый ветер пробирал до кончиков пальцев, снег неприятно бил в лицо жесткими снежинками – осенние снежинки вообще отличаются особой «жестокостью» в отличие от «пушистых» зимних хлопьев снега.

Всё началось осенью 2002 года. Мы сидели в одной из кофеен, что десятками расположились на Манежной площади. Заказанный для меня горячий шоколад давно остыл, а к чизкейку я даже не притронулась.

Я постоянно разговаривала по телефону, у меня их было два, которые поочередно, а порой и сразу оба, звонили. Знаешь, в подобных ситуациях люди, как правило, всё бросают и уходят как истинные англичане, то есть, не прощаясь. Но он продолжал сидеть, слушая мои непрекращающиеся рабочие разговоры, и улыбался. Просто представь, сидел, умиляясь моей рабочей суетой. Вспоминаю сейчас, и это кажется таким романтичным. Тогда-то я и поняла, что он не такой, как все, и влюбилась. Вот так вот быстро, не раздумывая, и влюбилась.

Трудно сказать, знала ли я его так хорошо, как мне казалось. Наверное, категория «знать человека» имеет, как сейчас модно говорить, относительно-субъективный характер. То есть знать кого-либо невозможно, можно только лишь догадываться о чем-то. Но одно могу сказать точно, он был хорош. Нет-нет, не так, как это принято понимать сейчас, то есть весь «такой брутальный тип» как Джон Траволта из «Бриолина», хотя ради объективности стоит признать, что и этого он не был лишен. Его красота была сродни красоте мифологических героев! Редкий по проницательности ум сочетался с тонким чувством юмора, возведенным в искусство превращать фразы, слетающие с уст, в острые, пронзающие «стрелы».

Наше молчание тянулось, казалось, уже целую вечность. Но слова и не требовались, всё было понятно и так, без слов. Наверное, умение молчать в острые эмоциональные моменты я получила в подарок от него.

Он не выдержал и всё же посмотрел на меня большими и выразительными карими глазами, и его губы, как показалось, непроизвольно сжались в горькой досаде.

Я прижалась к нему ещё ближе, запустив руки под его расстегнутый плащ, под джемпер на молнии. И он непроизвольно вздрогнул от холодного прикосновения рук.

И это случилось! В последний раз наши губы сплелись в жарком поцелуе. Он всегда говорил, что для него поцелуи – это откровение. Сплетение тел в сладком экстазе – неизведанная карта, которую, даже изучив, хотелось изучать снова и снова. По его словам, плавные изгибы моего тела, моя грация, бархатистый оттенок кожи, нежные, словно шёлк, прикосновения рук, волновали его разум так, что он боялся потерять рассудок после встречи со мной. А для меня стирались границы времени и пространства, когда он был рядом. Весь мир вертелся в странном и безумном ритме страсти, когда я осязала вкус его тела.

А осенний ветер всё с неослабевающим, почти садистским усердием бросал в лицо жесткие снежинки вперемешку с дождем. Казалось, что сама природа сопротивлялась тому, что мы, люди, называем разумным выбором, стремлением к лучшему будущему, потому что, когда рушится связь между мужчиной и женщиной, в природе умирает ещё один огонек света, и всё вокруг тускнеет. Сколько сил вложила КРАСОТА в то, чтобы создать такую любовь, и как мало времени потребовалось человеческой мысли, чтобы разрушить её.

Он, выпускник Дипломатической академии, уезжал с миссией в Йемен. Первая заграничная командировка манила красотой страны, новыми эмоциями и впечатлениями. Взять меня с собой он не мог, но и я бы не оставила работу, которая, несмотря на весь тот хаотический ужас и бесконечную телефонную суету, мне нравилась и сулила финансовые перспективы.

– Сохрани! – помню, что я прошептала.

В последний раз я прижалась к нему крепко-крепко, положив голову на грудь. В последний раз отдала частичку согревающего света. И я расцепила руки. Отпустив его, дала свободу, о которой мы всегда говорили, но сейчас со всей злобой, на которую только может быть способен человек, ненавидели. Внешняя непроницаемость отдавалась у меня внутри жестокой болью и печалью.

Мир растворялся вокруг, таял, превращаясь в нечто серое и неприглядное. Исчезали уже потерявшие свое одеяние деревья; прохожие, спешившие домой с работы, старались как можно быстрее укрыться в метро от злого ветра; исчезали здания и проезжающие где-то вдали автомобили, дороги и кремлевский парк, вечный огонь и почетный караул. Растворялось всё.

Я догадывалась, что он скоро уедет. Всё было настолько красиво, страстно и безмятежно, словно в сказке, что просто по всем законам подлости не могло быть бесконечным. И он сказал мне об этом, когда мы лежали в постели. Я нежилась в его объятиях, а в голове звенели колокольчики, как в мультиках про «Тома и Джерри», что я не сразу услышала и не поняла сказанного.

– Что ты сказал? – лишь переспросила я, улыбаясь от счастья.

Он взял меня за руку и потянул к себе. Я устроилась рядом, уткнувшись в ложбинку между его грудью и рукой. Поцеловала.

– Я должен буду уехать, – повторил он.

– Уедешь, – мои руки гладили его волосы, – когда ты уедешь, я хочу, чтобы ты сказал мне об этом. Не бросай меня, как игрушку.

Перед самыми турникетами он успел схватить меня за руку и одернул. Его лицо казалось напряженным, а на глазах наворачивались слёзы, но он большим усилием воли старался их сдерживать.

– Я уезжаю, – только и сказал он.

Из глаз покатились слёзы. Но он понял, что это были слёзы радости и облегчения. Он обнял меня и поцеловал так, как никогда в жизни. Он дал мне последний дар, который может дать мужчина женщине. Не любовь, не страстное желание обладать, не сердце, не душу и ничего такого похожего, а нечто большее.

Если есть ангелы, то я знаю, как светится их облик, а лица улыбаются и сияют.

Он был моей мечтой! Тем мужчиной, который появляется, чтобы показать быстротечность жизни, бессмысленность карьерного роста и беспричинных сидений за компьютером на работе.

Он появился, чтобы дать мне глоток свежего воздуха жизни, настолько свежего, от которого пьянит душу. Он появился, чтобы разрисовать яркими весенними красками моё полное праздности существование, чтобы показать великолепие мира в его вечной изменчивости. Почувствовать и познать любовь, как высшее творение Господа, Природы, Красоты или ещё какой неведомой силы, как великий дар, как совершенный предел мечтаний.

Он научил меня видеть, а не смотреть, слушать, а не слышать, прикасаться, а не трогать, растворяться, а не поглощать. Это его последний дар, свет которого не дает мне забыть, для чего есть женщина на земле».