По Японии

Богиня Удзумэ решила вызвать спрятавшееся за тучи солнце. На пустом опрокинутом чане она начала отплясывать свой темпераментный танец. Мириады богов, привлеченных ее танцем, помимо своей воли втянутые в водоворот ритма, превратились в активных ее аккомпаниаторов. Вся вселенная со звездами и планетами в ураганном темпе отбивала ритм, помогая богине творить этот танец. Пожалуй, нечто подобное происходило сейчас в зале. Конечно, стучать и отбивать ладонями такт никто не решался, но вопреки всем нормам поведения, вопреки серьезным, даже бесстрастным лицам остроносые мужские ботинки, дзори и изящные туфли на каблучках-иголках отбивали по пластиковому полу мелодию.

Потом на сцену вышли два актера, но движения их были настолько слажены, бесконечный тренаж и необыкновенная музыкальность были столь велики, что они казались единым целым. Актеры исполняли танцы Южной Америки и негритянские мелодии. Сямисэн и гитара вели музыкальный рисунок, два цуцуми и деревянная колотушка украшали, подхлестывали, насыщали трепетом звучание струн. Первое ощущение от мельтешащего в воздухе сямисэна, ощущение совершающегося у вас на глазах кощунства, прошло. Виртуозное мастерство, искусство актера было тому причиной.

Но тем не менее до конца осталось щемящее чувство. Можно сделать почти невозможное, но что бы вы, например, испытывали, глядя, как по корпусу скрипки отбивают такт тяжелые мужские ладони? Допустим даже, что делают они это виртуозно, с редким чувством ритма и темперамента. Все равно у вас останется ощущение чего-то невозможного, недопустимого, неуместного. Так было и у нас, несмотря на восхищение мастерством актера.

Наши многочисленные встречи с музыкантами и актерами были исключительно интересны. Вопрос об инструментах, например, не был частным вопросом. Надо ли создавать совсем новые инструменты, отличающиеся от старых национальных, такие инструменты, которые бы были и национальными и современными?

Вопрос о том, что старая форма не соответствует новому содержанию, — вопрос вечный, неизменный. Но, ломая старую форму, новое содержание не уходит от того неиссякаемого родника, который мы называем народностью, национальной самобытностью. И творческое Усвоение национальных традиций, а не полное отбрасывание их в угоду лихорадочной погоне за «модерном» есть прежде всего показатель здорового развития, жизнеспособности и стойкости нового. Конечно, и старая форма иногда может справляться с нагрузкой, которую дает новое содержание, как тот сямисэн. Но подобное «пристегивание» атрибутов национальной специфики к потребностям сегодняшнего развития не выглядит ли искусственным и эклектичным?

Мы видели и слушали в Японии ансамбли, такие, как «Дакдагс» (с большим успехом прошли их гастроли в СССР), использующие совсем не японские инструменты, и тем не менее репертуар их при всей своей современности не теряет национального колорита.

Возможности инструмента действительно могут определять диапазон тем (не всякий актер может взять от сямисэна, например, современное звучание), но актуальность тематики определяется не инструментовкой, а социальным и общественным звучанием. И можно ли делать сегодняшний день в искусстве путем полного отрицания культурного наследия нации, путем «сожжения мостов» и создания нового на совершенно пустом месте? А бескрайние потоки ревю и «шоу» производят определенное впечатление именно такой попытки.

И все же, несмотря на ощущение очень сложной обстановки в современном искусстве, общее впечатление от встреч осталось у нас оптимистичное.

Поиски путей японского искусства в современность очень трудны, но уже то хорошо, что и сейчас все эти заимствованные формы театральных зрелищ и всевозможных жанровых программ не могут удовлетворить не только публику, но во многих случаях и их создателей.

«Я сдаюсь»

Лучшие работы японского кинематографа имеют всемирную известность. Золотые призы, награды фестивалей, успех на зарубежных экранах прославили имена таких режиссеров, как Кэнди Мидзогути, Синдо Канэто, Киносита Кейскэ, Имаи Тадаси, Кабояски и Госо Хейноскэ. Их фильмы «Луна в тумане», «Голый остров», «Трагедия Японии» «Река Фуэфуки», «Харакири», «А все-таки мы живем!» по праву вошли в золотой фонд мирового искусства. Но, пожалуй, самую большую популярность приобрели фильмы Куросава. Имя этого режиссера стало синонимом всего талантливого, что есть в японской кинематографии. Куросава поставил очень много фильмов, среди них «Расёмон», принесший международный триумф Японии, «Великолепное воскресенье», «Записки живого», «Замок интриг» (на сюжет шекспировской «Леди Макбет»), «Жить», «Пьяный ангел».

Каждая из этих картин привлекает не только своей высокой интеллектуальностью, прекрасным мастерством бытописания, но и большой идейностью, которой насыщена, одухотворена работа Куросава.