По имени «Кассандра»

– Война? Нервы? – встрепенулась она. – Это всего лишь слова, сами по себе ничего не значащие. Мы привыкли их повторять, совершенно не задумываясь об их истинном значении. Но на самом деле, все не так… – взгляд ее затуманился горечью воспоминаний. – Он… и остальные… они погибли на моих глазах. Все… до мельчайших подробностей помню до сих пор. Я была рядом, за тем проклятым холодным камнем и… так далеко от него. Страшная, жуткая картина, но я была ее участницей. Словно кто-то толкал в спину и заставлял смотреть, не позволяя отводить взгляд. Я сходила с ума от собственного бессилия и хотела лишь одного: умереть вместе с ним. Скажи, Зевс, почему память так безжалостна? Я до сих пор каждую ночь вижу его воспаленные глаза, заросшее щетиной лицо, измятую окровавленную одежду и рану на плече. Мне никогда не забыть последний взгляд Ивана. Он был обращен ко мне. В какой-то момент даже показалось, что он незаметно кивнул головой, но ведь он понимал, что я ничем не могу помочь. О, Боже, – она закрыла лицо дрожащими руками, – наверное, все эти годы я продолжаю медленно сходить с ума. Затянувшийся синдром безумия на целую жизнь. Взгляд Ивана – моя совесть.

Зевс легонько похлопал ее по плечу.

– Ну-ну, успокойся.

Варвара, затихшая под его рукой, вдруг снова встрепенулась и в глазах промелькнула надежда.

– Скажи, а, может, мне все показалось? И все, что меня так терзает уже много лет, лишь плод моего больного воображения, нарушение психики, искалеченной войной?

– Не надо себя обманывать. Так будет нечестно. Тебе не показалось. Я тоже это видел. Понимаешь, Кассандра, эти скоты хотели, чтобы я видел все. К счастью, они не догадывались, что еще и ты стала свидетельницей дикого зверства. У них были свои планы, и ты прекрасно знаешь, что меня ждало впереди. Но ты им помешала… – он снова похлопал ее по плечу.

Они еще долго сидели молча.

– Я часто спрашиваю себя: как я могу жить после всего? Мысленно возвращаюсь в то ущелье. Снова и снова, словно не понимаю, что все уже давно позади и ничего не поправить. До сих пор пытаюсь найти хоть какой-то выход. Какой? Конечно, я могла пропустить пару очередей в ту звериную улюлюкающую толпу. Мне хорошо было видно, как раздувались их ноздри от свежего запаха крови. Я могла облегчить страдания ребят, но это было, пожалуй, самое страшное. Стрелять на поражение в своих? Ивана? – она в отчаянии закрыла лицо руками. – Тогда и тебя бы… вместе со всеми. И никого не осталось бы в живых. А приказ? Он был выше нас. Даже в тот момент я понимала, что должна его выполнить любой ценой, как и сейчас… – отчаяние в ее глазах сменилось ожесточением. – С одной стороны приказ, с другой – жизнь. Кто-то должен был остаться в живых и вернуться на базу. Господи, кто же отдает такие приказы? Кто вернет жизнь тем ребятам? Да и всем остальным, кто остался в чужих горах? Кому нужна эта война? Для тех, кто сидит в теплых кабинетах и удобных креслах, это всего лишь продолжение определенной политики, только другими средствами… и человеческими жизнями. Почему это стоит выше нас? – она подняла глаза к небу и прошептала: – Ведь выше нас могут быть только звезды… одни звезды…

Зевс не ответил, он просто спрятал взгляд за темными очками, чтобы она не смогла прочитать в нем ответ.

– Восемь лет… Прошло восемь лет. Ты что же, все это время была одна? Невероятно. Как же ты с этим справилась?

Она горько усмехнулась и поднялась с земли.

– За эти годы я поняла, чтобы не сломаться, остаться собой, надо жить одному. Не заводить семью и не иметь привязанностей. Хотя, к черту эти слова. Будет гораздо честнее, если я спрошу: кто сказал, что я справилась? Тот вежливый и умненький профессор из службы реабилитации? В истории болезни он сделал соответствующие записи, перевернул последнюю страницу и поставил точку. Чего стоят его рекомендации и советы? Ворота госпиталя плотно закрылись за моей спиной, и я снова осталась одна, и вместе с тем со своей памятью. Знаешь, каково это? Чувствовать себя вычеркнутой из жизни, когда на всем свете до тебя никому нет дела. Лишь в работе я находила утешение и спасение. Я сидела за компьютером днем и ночью и писала, как одержимая. Писала о чужих жизнях, о чужой любви и трагедии, закручивала интригу и сама же давала на нее ответ. Я писала о счастье, хотя при этом прекрасно понимала, что счастья нет, и никогда больше не будет. Ничего больше не предвещало его. Я просто ушла. Ушла из реального мира, в котором так боялась остаться наедине с собой, вернуться в жизнь, где не было Ивана, счастья и больше ничего не было. Ничего не было долгих восемь лет. С годами боль утраты стала понемногу отступать. Но даже сама мысль о том, что я могу разделить судьбу с каким-то другим мужчиной, кроме него, казалась кощунственной.

Зевс слушал, не перебивая, и нервно курил.