По холодным следам

Разглядеть ее среди прибывающих не так-то просто: откуда мне знать, в какой цвет она нынче красит волосы. Я стою рядом с транспортером № 9, по ленте которого медленно плывут чьи-то сумки и чемоданы, и жду свою дочь. Наконец в толпе пассажиров я вижу ее — высокую девушку с бордово-черными волосами и свисающей на глаза прядью тускло-зеленого цвета, чудом пережившей очередное окрашивание.

— Привет, мам, — говорит она.

— Привет, Джейн.

Ее тяжелая сумка шлепает меня по бедру, когда дочь наклоняется обнять меня. Опустевшая лента багажного транспортера останавливается с легким скрежетом, и мы одновременно оборачиваемся. Я не знаю, как лучше спросить, отчего Джейн вернулась так внезапно.

— Ты опять сменила цвет волос, — замечаю я.

— Ага.

Все, что Джейн говорит и делает, — это вариация на тему хлопка дверью, ставшего ее визитной карточкой еще в средней школе, через пару лет после похищения Джули. В старших классах Джейн добавила в свой репертуар громкую музыку, разноцветные волосы и пирсинг, но привычка хлопать дверью оставалась гвоздем программы. Обычно после этого Том покорно плелся за дочерью вверх по ступенькам, а дальше раздавались ее рыдания и вопли, доходившие до меня в приглушенном виде. Сама я считала, что в такие моменты лучше оставить ее в покое.

— Как перелет?

— Нормально.

И очень долго. Подозреваю, Джейн выбрала Вашингтонский университет именно из-за его удаленности от Хьюстона. В детстве она часто говорила, что хочет поступить в университет, где я преподаю, но ее намерения поменялись примерно в то же время, когда начались хлопки дверью. Удивляюсь, как она не настояла на обучении где-нибудь на Аляске, но ей нужен был университет, где вместо семестров четверти, — очень возможно, что этот факт и повлиял на ее решение в пользу Вашингтонского. Конечно, такое поведение можно списать на типичный подростковый бунт, но в случае с Джейн оно имело некий подтекст, как и ее стремление, по словам секретаря факультета, оставить «хвосты» по всем предметам весенней четверти, чтобы под предлогом сдачи долгов оттянуть приезд домой. Похоже, не очень-то она скучала по нам, даже проведя в Сиэтле весь учебный год. Поначалу меня не обеспокоило, когда дочь сообщила, что не приедет домой на День благодарения. Студенты, которые учатся по четвертной системе, обычно пропускают этот праздник: осенняя четверть начинается довольно поздно. Но в середине декабря Джейн объяснила нам с Томом по телефону, что едва устроилась, к тому же один из преподавателей пригласил ее на праздничный ужин. Наша семья все равно никогда не празднует Рождество, правда? Вдобавок Джейн считает, что для воспитания независимости ей полезнее остаться. И тогда я почувствовала, как тяжело на душе у моего мужа. Я прервала его красноречивое молчание расплывчатой фразой: «Конечно, мы будем скучать по тебе, но всё понимаем».

Похоже, ситуация с праздниками обернулась еще одной захлопнутой дверью, на которую я не смогла должным образом отреагировать.

— Итак, — говорю я, — ты все еще наслаждаешься «Ю-дабом»[3]?

— Вперед, «Хаски»! — скандирует Джейн, вяло помахивая кулаком. — Да, мам. Ничего не изменилось с тех пор, как мы разговаривали в последний раз.

На ленту конвейера начинает выезжать багаж, и мы обе наклоняемся вперед.

— А в январе тебе не холодно в такой куртке? Сейчас распродажа зимних вещей, можно пройтись по магазинам.

Джейн смущенно теребит армейскую куртку, которую носит с шестнадцати лет.

— Да не надо. Я же говорила, что не мерзну.

— Как учеба, нормально?

— Да, а что?

— Просто спросила.

— Ну, с учебой все очень даже хорошо, — говорит она. — Так хорошо, что преподаватели разрешают мне сдавать рефераты вместо экзаменов.

Вместо экзаменов! Ничего себе. Интересно, как она убедила их довольствоваться рефератами? Мои ученики обычно отговариваются «чрезвычайной ситуацией в семье», надеясь, что я не стану выяснять подробности.

Я осторожно спрашиваю:

— И часто в «Ю-дабе» так делают?

— Мам, он называется Вашингтонский университет. Говори правильно.

Я кладу руку ей на плечо:

— Ладно, доченька. Мы просто рады, что ты наконец вернулась.

Мы стоим бок о бок, уставившись на блестящий металлический желоб, пока половина пассажиров не забирает свои сумки; дребезжание полупустого конвейера становится еще громче. Наконец багаж Джейн, кувыркнувшись, падает на ленту и плывет к нам. Чемодан яблочно-зеленого цвета, наш подарок дочке на выпускной, уже потускнел со времени первого рейса в Сиэтл и теперь напоминает по тону светло-зеленую прядку в волосах хозяйки. Дочка хватает чемодан прежде, чем я успеваю протянуть к нему руку, но позволяет мне взять сумку. Затем Джейн останавливается, чтобы снять свою армейскую куртку. По ту сторону автоматических раздвижных дверей нас встречает дуновение жаркого, влажного ветра.

— Вижу, тут по-прежнему дикая духотища.

— Лучше дома места нет, — откликаюсь я, и Джейн награждает меня благодарной полуулыбкой.