По холодным следам

Безусловно, передо мной стоял Чарли. Но другой. Непослушные темно-русые волосы отросли, и он собирал их в хвост. Борода была темнее волос, от усов на губы падала тень. От него пахло одновременно и кисло, и сладко, как от мешка с мусором, который я выносила перед школой. Таково было мое первое впечатление о Джоне Дэвиде, и мне сразу же захотелось закричать.

Но ведь существовал наш план, который я повторяла про себя снова и снова. Это ненастоящее похищение. Ненастоящее. Я бегу навстречу своей судьбе, для которой рождена. Меня выбрали. Он выбрал меня.

Я улыбнулась Джону Дэвиду, стараясь показать, что все помню, все знаю. Если он и улыбнулся в ответ, то под бородой было не видно. Дрожащей рукой он стянул с меня одеяло и наклонился, чтобы помочь мне встать с кровати, а когда я протянула руку, он грубо схватил меня за запястье и медленно, но решительно поднял на ноги.

Мы двигались неторопливо, словно играя в зеркальное отражение друг друга, плавно перемещаясь по полу, я предугадывала его шаги, чтобы он не почувствовал даже намека на сопротивление. Мне отчаянно хотелось угодить ему. Я ни на секунду не отрывала от него взгляда, будто мы танцевали; его пальцы обвивали мое запястье и словно пронизывали меня электрическим током, который бесшумно передвигал мои ноги по полу. Потом я увидела, что в другой руке Джон Дэвид сжимает нож.

И хотя это тоже входило в план, я не думала, что он возьмет один из наших ножей, висящих на кухне; я никогда не смотрела на них как на предмет устрашения и не представляла их в руке похитителя. Нож медленно, как будто лениво, поплыл вверх, пока не оказался на уровне моей груди, и, подумав, что на самом деле Джон Дэвид не хочет меня пугать, я изо всех сил постаралась не испугаться. Он обошел меня сзади и положил руку мне на плечо. Я почувствовала, как кончик ножа вонзился мне в спину, не настолько сильно, чтобы порезать, но достаточно, чтобы холодное металлическое острие проткнуло ткань ночной рубашки. Теперь я даже испытывала облегчение, точно зная, что делать, поскольку выбора уже не было.

Когда мы только начали обсуждать план, я считала его лишь игрой. Но теперь, когда Джон Дэвид незримо шагал у меня за спиной и вел меня вперед, с силой вжимая руку в плечо и приставив острие ножа справа от позвоночника, я поняла, что сопротивляться плану уже поздно. Мысли хаотично метались. Например, я не знала, куда он меня ведет. И где сейчас Джейн? О, хотя бы она в безопасности, спит в своей постели. Она останется и будет жить, как прежде, в ее жизни никогда ничего не изменится.

И вдруг появилось лицо Джейн.

Я заметила сестру, когда мы шли к открытой двери в ее комнату — обычно мы не закрывали дверей. Я едва разглядела Джейн, которая пряталась в приоткрытом шкафу, с ужасом глядя на меня широко раскрытыми глазами. Мы с Джоном Дэвидом в это время подходили к лестничной площадке. Джейн смотрела на меня из глубины шкафа, отчаянно вопрошая взглядом, как ей поступить.

Я указала глазами на Джона Дэвида и мысленно велела Джейн спрятаться, чтобы он ее не заметил. Если она закричит, все будет кончено. Он доберется и до нее. Куда бы он меня ни вел, что бы ни собирался со мной сделать, я не позволю ему обидеть Джейн.

Как раз перед тем, как Джон Дэвид повел меня вниз по лестнице, с чердака донесся шум. Я почувствовала, как давление острия ножа на мгновение ослабло, рука Джона Дэвида у меня на плече слегка дернулась, и я поняла, что он оглядывается. Как можно быстрее я подняла руку и приложила палец к губам: ш-ш-ш, чтобы заставить Джейн сидеть на месте; ш-ш-ш, и прощай; ш-ш-ш, и прощай…

Вот так я потеряла семью, дом, свою жизнь и саму себя — потеряла все, абсолютно все — за одну ночь.

16

Однажды, когда я была беременна Джейн, а Том постоянно пропадал на занятиях по бухгалтерскому учету и мы все еще жили в маленьком домике рядом с моим университетом, Джули сидела на деревянном полу гостиной в пятне солнечного света. Она вытянула пухленькие ножки, пряди светлых волос белели на солнце. Малышка сосредоточенно водила синим карандашом по газете. Когда она слишком сильно сжала карандаш и он отлетел в сторону, она не заплакала и не взяла другой карандаш, хотя вокруг нее лежала целая груда. Она сморщила лицо, неуклюже сжала пальцы, подползла к откатившемуся синему карандашу и подняла его. И снова начала рисовать, пока весь цикл не повторился.

Я наблюдала за ней, наверное, полчаса, прежде чем до меня дошло: ей попросту нравится синий цвет.

В первый раз я поняла, что в этом ребенке есть целый мир, который я никогда не увижу; мир, столь далекий от меня, что бессмысленно считать Джули моим продолжением, бессмысленно считать, что она моя дочь, а я ее мать. Думаю, в тот момент я любила ее сильнее всего.

Всего лишь воспоминание. Сначала я, как и все матери, хотела подарить Джули целый мир. А затем долгие годы хотела только одного: возможности ее похоронить.

Теперь я мечтаю вернуться в прошлое и подать ей чертов синий карандаш.