По лесным тропинкам

А потом, когда у него появились перья, дед сказал, что эта птица из породы чирков.

Утя лучше всех знала Володьку. Едва тот входил в курятник, как она бежала к нему, растопырив крылья, и кричала: «Кря! Кря!»

Однажды утром прошел сильный ливень. Когда он кончился, Утя вышла из курятника, напилась из лужи, а потом попробовала летать. Это ей удалось. Она перелетела через низкий штакетник огорода и плюхнулась в бочку с водой, врытую в землю. Отряхнулась — и стала нырять. Только ныряла она как-то странно: опустит в воду голову, а хвост наверху торчит. Мы долго хохотали, глядя на нее.

Накупавшись, Утя вылезла из бочки и пошла по борозде между грядками. Ярко сияло солнце, на огуречных листьях блестели прозрачные капельки. Уточке было так хорошо, что она весело закрякала. Неожиданно из конуры выскочил с лаем лохматый Барбос. Утя быстро взлетела из-под самого носа собаки, опустилась у забора и юркнула в щель. Мы нашли свою любимицу уже на улице.

К середине лета утка так привыкла к Володьке, что ходила за ним по пятам, а стоило ему побежать — летела следом над самой землей. Дедушка помог Володьке починить старое корыто, и Утя охотно плавала в нем.

Как-то я предложил:

— Давай возьмем Утю на озеро!

— Что ты, она улетит!

— Да она от тебя ни на шаг не отходит.

— Разве попробовать? — задумался Володька. — Ей ведь тоже хочется на озере поплавать.

Чтобы не потерять Утю, мы привязали ей на лапку кумачовую ленточку и отправились в путь. Пришли к тому заливу, где впервые увидели Утю. Мы купались, а уточка сидела на берегу. Володька стал звать ее:

— Утя! Утя!

Она взмахнула крыльями, поднялась высоко-высоко, как еще никогда не поднималась, и села на середину залива.

Накупавшись вдоволь, мы вышли из воды и стали одеваться. А когда оделись, то увидели, что в заливе, далеко от берега, плавали две совершенно одинаковые утки.

— У-у-тя! У-у-тя! — закричали мы в один голос.

Одна из уток взвилась и полетела в сторону большого озера. Вторая ринулась за ней.

Мы закричали еще отчаяннее. Тогда вторая круто повернула и пролетела низко над нами. Это была Утя. Но на землю она не опустилась. Сделав круг, она устремилась туда, где еле различимой точкой еще виднелась ее новая знакомая.

Долго стояли мы на берегу. Долго кричали Утю. Потом поехали на лодке к большому озеру. Но безрезультатно, Утю так и не увидели…

Наступил сентябрь. Красные осинки запестрели в золотой березовой роще.

Однажды утром, когда мы шли в школу, нам встретился дядя Степан, весь увешанный утками. Впереди него, роняя слюну, бежала вислоухая Жучка.

— Здравствуйте, дядя Степан! Много настреляли?

— Как видите! Шесть штук, — похвалился охотник. — Одна почему-то с ленточкой.

— Покажите, пожалуйста, — попросил Володька. Дядя Степан отстегнул от пояса утку и протянул мальчику. Тот взял ее дрожащими руками. На левой лапке птицы болтался выцветший красный лоскуток.

Володька не сказал ни слова. Когда он возвращал утку, по его щекам скатились две крупные слезинки. У меня тоже как-то странно защипало глаза.

Воробьиный дядюшка

Петр Данилович жил в маленьком домике на краю нашей улицы. Когда-то здесь была деревня, но город по соседству рос, строился, и деревня стала одной из его улиц. Все ребята знали Петра Даниловича и звали его дядей Петей.

Мы, соседи, всегда удивлялись разным его причудам. Как-то он поставил на высокой мачте ветряной двигатель с винтом, как у самолета. Хотел дядя Петя, чтобы этот двигатель качал воду из колодца. Но что-то не ладилось у него, и он к своей затее охладел.

Скучно ему было без работы. Он ведь пенсионер, с войны инвалидом вернулся. Говорили, что он весь прошит пулями из пулемета.

Была у бывшего солдата страсть к птицам. Но любил он их не так, как те, кто держит птиц в клетках.

Зимой мы видели дядю Петю в соседнем сквере. Он рассыпал по тропкам хлебные крошки, потом садился на скамейку и любовался неугомонными воробьями, которые слетались на щедрый корм. В конце зимы воробьишки так привыкали к нему, что самые храбрые отваживались клевать крошки прямо из его рук.

— Ишь, охальники! — журил их дядя Петя. — Скоро на голову сядете…

Однажды в оттепель мы принялись лепить снежную бабу. Вдруг Гришутка-малек — ему было всего пять годиков — закричал:

— Воробьиный дядя, воробьиный дядя!

Мы оглянулись. Во двор входил дядя Петя. Гришутка его точно назвал, — видно, тоже не раз видал, как тот кормит воробьев. С тех пор мы и стали между собой называть соседа воробьиным дядюшкой.

Весна пришла хлопотливая. На нашей улице все возились в своих садиках: окапывали яблони, подрезали кусты смородины и малины. Как-то дядя Петя подкатил к дому в кабине грузовика. Шофер откинул борт машины, и они вместе стали выносить саженцы. Сбежались заинтересованные ребятишки.

— Какие-то вицы… — огорчилась Аринка.

Но дядя Петя сказал, что посадит волшебный сад, который будет цвести осенью и зимой.

А соседка засмеялась:

— Да это самая обыкновенная рябина, никудышная бузина и кусты шиповника!