По лезвию бритвы

Я не мог дословно расшифровать жаргон законников, но, похоже, был сделан первый шаг к примирению.

Секундант Беконфилда ответил надменным тоном:

— Моя сторона признает себя удовлетворенной лишь в случае полного отказа от сказанных слов и принесенного публично извинения.

Попытка явно увенчалась провалом.

Толстяк обернулся в сторону Уилкеса, глаза и сильно побледневшее лицо выражали мольбу. Уилкес не взглянул на него и только раз качнул головой в знак отказа. Толстяк закрыл глаза и тяжело проглотил слюну.

— В таком случае решение вопроса не терпит отлагательств, — сказал он.

Арбитр продолжил речь:

— Джентльменам надлежит подойти ко мне с обнаженным, но опущенным оружием. Бой будет продолжаться до потери оружия или до первой крови.

Веселый Клинок расстался с многочисленной свитой своих разодетых сторонников и двинулся к месту дуэли. Тяжело поднявшись со скамьи, Уилкес проделал то же самое. Соперники остановились друг против друга на расстоянии нескольких ярдов. По своему обыкновению, Беконфилд скривил губы в ухмылке. Лицо Уилкеса осталось невозмутимым. Вопреки здравому смыслу, я вдруг почувствовал, что склоняюсь на его сторону.

— По моему сигналу, — объявил арбитр, сходя с лужайки.

Уилкес со свистом поднял клинок в положение боевой готовности. Беконфилд надменно повернул острие клинка в сторону.

— Сходитесь.

Я рано узнал, что Та, Которая Ожидает За Пределами Всего Сущего не делает различий между людьми. Красная лихорадка без разбора забирала жизнь и у лишенных средств стариков, и у состоятельных юношей. Война закрепила урок: год за годом я наблюдал за тем, как дренские копейщики и ашерские мечники гибли под осколками артиллерийских снарядов. Война скоро лишила меня каких бы то ни было иллюзий насчет долговечности плоти. Все смертны. И даже бывалый боец может проиграть дилетанту, если, к примеру, освещение будет плохим или нога увязнет в земле. Пара сотен фунтов мяса да скелет из костей, что далеко не так крепок, как кажется. Мы не были созданы для бессмертия.

Все это так, и тем не менее мне никогда не доводилось видеть другого, подобного Беконфилду. Ни до той нашей встречи, ни после. Он двигался с невероятной скоростью, быстрее, чем я мог себе даже представить. Он был точно молния, бьющая с неба. Герцог дрался тяжелым клинком, чем-то средним между рапирой и длинным мечом, однако управлялся с оружием, словно с бритвой. Его техника и самообладание поражали. Ни одного лишнего движения, ни единой потраченной понапрасну капли энергии.

Уилкес дрался неплохо, очень неплохо, и совсем не в том архаичном и формализованном стиле, свойственном для дуэли. Ему приходилось убивать людей и раньше — на войне или в подобных этому «честных поединках», коим богатые предаются охотнее, нежели какому-нибудь порядочному занятию, но в любом случае кровопролитие не было ему чуждо. Я задумался о том, смог бы я взять над ним верх. Возможно, если бы имел немного везения или если бы мой стиль оказался для него неожиданностью.

Несмотря на все это, Уилкес значительно уступал своему противнику. Наблюдая за тем, с какой виртуозностью Веселый Клинок задавал тон в игре, я подумал: что в целом свете могло заставить несчастного сукина сына скрестить шпагу с Беконфилдом, что за нелепое дело чести могло повлечь столь безрассудный поступок?

Посреди боя Клинок внезапно отвлекся, и наши взгляды пересеклись, в его глазах читалась жажда убийства. Пользуясь подходящим моментом, Уилкес вложил все силы в атаку и бросился вперед, направляя острие клинка к столкновению с плотью. Лорд Беконфилд отражал выпады своего оппонента, парируя каждый удар с легкостью врожденного инстинкта.

Пара мгновений — и Беконфилд разрешил исход схватки, нанеся молниеносный удар, настолько стремительный, что я не успел проследить его взглядом. Уилкес неуклюже уставился на рану в груди, затем выронил шпагу и повалился на землю.

Признаюсь, с момента нашей первой встречи с герцогом я время от времени задумывался над тем, насколько правдивы слухи и сплетни о репутации Веселого Клинка. Отныне я не стал бы больше тратить на это время. Каждому человеку важно знать пределы своих возможностей, чтобы гордыня и неуемный оптимизм не ослепляли его ложными представлениями о том, на что он способен. Мне никогда не быть красавцем. Я никогда не одолел бы Адольфуса в борцовской схватке и не сыграл бы на барабанах лучше Рифмача. Мне никогда не отплатить Старцу, никогда не раздобыть богатства, которое позволило бы начать новую жизнь, и мне не суждено расстаться с Низким городом.

И я никогда, никогда не смог бы победить лорда Беконфилда в честном бою. Обнажить оружие против Веселого Клинка — это все равно что совершить самоубийство, так же верно, как проглотить отраву.