По любви

Весной, когда растворялся под жаркими лучами солнца слежавшийся за зиму снег и открывалась тёплым ветрам дремлющая зимой, а теперь проснувшаяся и уже кое-где зеленеющая травкой земля, и разливалась полой водой любимая подружка и спутница детства Москва-река, Понырева сюда тянуло.

Машину из гаража он выгонять не стал. Поехал на электричке. Выпьешь – за руль не сядешь.

У ворот кладбища он первым заметил и узнал Ветрова. Его черепашьи, с выпуклыми линзами очки, горбатый нос и маленькие глазки сразу напомнили друга юности – клавишника Ромку. А когда сутуловатая фигура размашистой и неуклюжей походкой обогнала Понырева, стоящего поперёк дороги, зацепив по нерасчёту боком и проворчав по этому поводу что-то матерное себе по нос, Понырев узнал и голос.

Улыбнулся и окликнул его:

– Эй, дружище, куда спешишь? В это место не спешат! Успеешь ещё!

Ветров резко развернулся, прищурился, приглядываясь.

– Задел? Извини, зёма. Левый глаз ни хрена не видит.

– Ромка! Ветров!! Здорово!!!

Ветров сузил глазки ещё крепче, машинально поправляя трясущейся рукой большие очки на потном носу.

– Чё-то не признаю я тебя, мужик…

– Лёха я. Понырев. В ансамбле с тобой вместе играли. Помнишь? Ты. Я. Скворец. Шкабарёнок. Толик Родничок…

– Лёха?! Вот это дело! Ну ты, брат, даёшь! Сто лет не видались!

Обнялись. Похлопали друг друга по спинам. Разулыбались, как дети. И продолжили путь вместе, оживлённо расспрашивая друг друга, кто как теперь живёт. Жили оба, как оказалось, в общем, одинаково. Ни богато. Ни бедно. Ни весело. Ни скучно. Словом, как живут русские мужики. Которым перевалило за сорок.

По могилкам своих прошлись ещё по трезвяку. У Понырева была с собой литруха водки в сумке, но он за разговором забывал её вытянуть и предложить товарищу, который пришёл на кладбище похмелиться народной водочкой с могилок. Алексей при своём старом знакомом всё стеснялся опрокинуть в жаждущее горькой нутро налитые рюмки на ухоженных клумбах среди памятников и крестов.

После поныревских родных зашли на могилку родителей Ветрова – ни цветов, ни пасхальных яиц, ни рюмок с водкой там не было.

Рома немного посопел. Потёр за очками. Похлопал рукой по полусгнившим крестам сначала отца, потом матери и сказал:

– Родители мои, спите спокойно. Каждому свой черёд.

У Понырева зазвонил мобильник, и, сунув руку в сумку, он нащупал сначала стеклянный бок горькой.

– У меня же есть! Сейчас! Только жене отвечу.

И, вынув бутылку, он пихнул её Ветрову:

– Доставай стаканчики, вот тут, в кармашке.

Разговор с женой был короткий:

– Ты где?

– На кладбище.

– Когда приедешь?

– Не знаю. Только зашёл.

– Не напивайся.

– Не буду. Пока.

Вышли от Ветровых после пары опрокинутых пластмассовых рюмах.

– Куда ты теперь планируешь? – поинтересовался опохмелившийся и готовый идти куда угодно Рома, только бы не расставаться с лишь початым ритуальным напитком.

Понырев, оглядывая могилки, вдруг спросил:

– Ты не помнишь, где могилка Анжелики Ренковой?

– Это которая у нас на клавишах играла?

Нашли эту могилку и сели внутри оградки на скамеечку. На вкопанный перед ней столик с ржавой железной ножкой поставили водку и выложили из сумки бутерброды, порезанные вдоль начетверо свежие огурчики.

– Ты что-то помнишь из юности? – спросил Понырев, когда помянули Анжелику.

– Да особо и нечего вспомнить… Помню, как после танцев чувих разных цеплял, как вёл к себе на хату. Включал цветомузыку. И пилил.

– А я помню, как один раз, один-единственный раз проводил Анжелику домой после репетиции. А потом её не стало.

– Да, припоминаю это дело. Неверность. Обида. Таблетки. Жутко вспомнить.

– И я вспоминаю иногда…

Она заглянула в танцевальный зал сталинской постройки поселкового Дома культуры, где разучивали новые песни парни из молодёжного ансамбля «Вдохновение». Робко приоткрыв массивную старинную дверь, просунула свою белокурую с короткой стрижкой головку в веющее сквозняком и запахом разогретой электроаппаратуры пространство.

Барабанщик Вовочка Алексеев по прозвищу Скворец, заметив постороннее лицо, прекратил стучать свои любимые переходы и крикнул ребят, сидевших в каморке перед магнитофоном:

– Эй, мужики! Смотрите, кто пришёл!

Они застряли на разборе одного места в магнитофонной записи. Клавишник Ромка никак не мог сыграть на слух мелодию. Выходили совсем не те ноты. Выскочили злые.

Увидев белокурую головку, торчащую в дверях, смотрели туда, скучившись на сцене в углу, и дулись.

– Ребята, можно к вам?

Она вошла в залу в легкой белой водолазке и джинсах. Закрыла за собой дверь и прижалась к ней, точно её сейчас будут расстреливать.

– Это зачем ещё?! – выступил Женька Шкабарёв, бас-гитарист и звукооператор. Он был самым старшим в группе. – Мы зевак на репетиции не пускаем. Тем более девчонок. Покупай билет и приходи на дискотеку в пятницу вечером.

Она улыбнулась застенчиво и как-то просто, по-человечески, сказала:

– Я хочу с вами играть.

– Играть?!

Все расхохотались. Она опустила голову. Спокойно переждала эмоции мальчишек. А потом твёрдо повторила:

– Да. Играть.

И пошла вперёд, до середины танцевального зала.

Ребята переглянулись. Пошли ей навстречу. Обступили её.