На подоконник прилетел голубь и стал выхаживать, поглядывая на Фёдора Ивановича поворотами своей головки с тёмным клювиком с белой шишечкой.
Фёдор открыл кухонный шкаф, достал пшено, всыпал в ладонь и, приоткрыв окно, просунул руку на улицу. Голубь подошёл. Стал клевать. Подлетел ещё один. И ещё…
– Опять кормишь?
Ангелина была тут как тут.
– Сколько раз я тебе говорила – не корми ты голубей на подоконнике. Загадят ведь! Какой же ты бестолковый!
Фёдор быстро высыпал пшено на улицу. Птицы разлетелись ещё до этого, когда услышали голос хозяйки.
– И что ты орёшь, Ангелина! Вечно ты недовольна!
– Ты что, спорить со мной будешь?
– Молчу! Молчу!
– Вот и допивай своё пиво. И спать ложись! Чего не поехали на дачу?! Всё твой футбол проклятый! Не успею. Не успею! И ведь не забьют ни одного гола!
Фёдор почесал затылок. Уселся на диван. Футбол по телевизору заканчивался. Правда, так никто никому и не забил. И стоило из-за этого оставаться в городе! Он выключил телевизор и налил пива в стакан. Залить горе. Но пить не стал.
Прошёл в свою комнату. Достал с книжной полки Библию. Открыл наугад и прочитал такие строки: «Было слово Господне ко мне: иди и возвести народу Моему злые дела их и сыновьям их – беззакония, которые они совершили против Меня, чтобы они возвестили сынам сынов своих, ибо грехи родителей их возросли в них: забывши Меня, они приносили жертвы богам чужим».
Фёдор остановился и призадумался. И к чему этот сон с войной? Что она мне в голову втемяшилась?
Назавтра должно было быть воскресенье. 22 июня. Таким вот летним утром Фёдоровы бабка с дедом узнали по радио, что началась Великая Отечественная война.
Он всю ночь ворочался с боку на бок. Думал. Не спалось.
А наутро откопал в зефирной коробке с документами военный билет и стал потихоньку собираться…
Выскочил младший. Стоял в коридоре, закручивая кулачками закрытые глаза.
– Батя, налей чаю!
Пока наливал чай, пока проводил сонного мелкого до кроватки, юркнула в туалет Кристинка.
– Доброе утро, бать! Ты куда? Я с тобой!
Быстро собралась. С гитарой под мышкой. Куда теперь ехать? Сели в машину.
И тут он вспомнил, что неделю назад нашёл в Интернете на страничке «Мемориала» в одном из списков безвозвратных потерь информацию о том, что в Смоленской области в братской могиле похоронена бабушкина сестра – без вести пропавшая Евдокия Ванюшкина, пятнадцатилетней девчонкой ушедшая воевать с фашистами и, как оказалось, погибшая от осколочного ранения в грудь. Туда и поедем. Найдём. Посидим у могилки. К вечеру управимся.
Ангелина, узнав из разговора с дочерью по мобильному, что они куда-то едут (свой мобильный он забыл дома), чертыхалась:
– И куда их чёрт понес! Нет бы съездил за продуктами. Ну не дурак? Дурак и есть! И эту с собой потащил. Гитаристка!
Вот так. Кому война, а кому… И не убежишь от неё.
Пять минут
Это было первое утро, которого у него не было. Был, конечно, солнечный свет сквозь проём окна. Была привычная головная боль после выпитой вчера алкогольной всячины в виде разливного пива с водкой, портвейна «Три семёрки», потом снова пива и, наконец, уже дома – непонятно чего под сизый дым бесконечных сигарет.
Он открыл глаза и не мог понять, то ли это он их открыл, то ли это белый свет открыл их ему, чтобы мог ещё почувствовать, что живой, и подняться в очередной раз с прожжённой окурками постели.
За серым немытым окном без занавесок текла настоящая жизнь. Сползали с тротуаров жирные иномарки. Бежали в школу ребята и девчата. Мамульки и бабульки вели в детские садики трусивших весёлыми шажками малышей. Дворник-таджик сметал с асфальтовой дорожки листву и бумажки.
Он отвернулся от света, осмотрел комнату с отстающими от стен обоями, и ничего не привлекло его внимания. Выпить было нечего. Сигареты кончились. Надо было снова выползать на улицу.
Одевался он долго. Рука в тряске совсем плохо ходила по болтающимся пуговицам, но кое-как вышло. Застегнулся. Глотнув из заварочного чайника без крышки кипячёной воды, с трудом перешагивал через кучи бутылок, банок (в стеклопункте через дом их принимали как бой по пятнадцать копеек, но лень было отнести), целлофановых пакетов с «набором» из помоек, газет и журналов, которые теперь не читал, потому что давно жил совсем в другом мире, слишком далёком от тем, в этих газетах и журналах обсуждавшихся. И в последнее время стало казаться, что пишутся эти статьи не для людей, а для каких-то инопланетян с космическими заботами, запросами и желаниями.
Едва не провалившись в проём, где была когда-то дверь в туалет, которую сменял на «чекушку» ещё в прошлом году, он успел ухватиться за крючок вешалки в прихожей и задрожал всем телом от волнения и внезапного напряжения.