По любви

Юрий Иванович прослезился, почти как тогда, в юности. Он вспомнил, как в свои семнадцать лет пел в вокально-инструментальном ансамбле рабочего посёлка в профкомовском клубе, а Анжелика играла на клавишных. В ансамбле были одни ребята. Но вот однажды забухал Ромка-клавишник, и басист Женька позвал Анжелику. Она училась в десятом классе и посещала музыкальную школу. Играла, как говорил Женька, классно. Послушали. Лабает немного академично. Но мелодию схватывает быстро и подыгрывает без лажи, с фантазией.

Первый концерт был к ноябрьским праздникам. Отыграли на ура. Анжелика на сцене держалась достойно. Не выпендривалась. Задницей под музыку не крутила. А после концерта расплакалась. Нервы.

– Если бы ты видела, как я рыдал, когда узнал, что ты умерла. Песню тебе посвятили. Пели на танцах. Все слушали стоя. Никто не танцевал. Замер зал. Я пою, у меня слёзы, было же такое… Мне было тогда, правда, хреново от мысли, что такая красавица, как ты, погибла из-за ерунды… Ведь у тебя могли быть дети. Красивые дети. А потом и у них тоже дети были бы…

– Ну хватит, Юра! – Анжелика убрала ручку и отошла в сторону. – Я уже попросила у тебя прощения. А до тебя просила у мамы. Потом у папы. У подруг…

Анжелика говорила и смотрела на свой памятник, где был высечен портрет милой улыбающейся шестнадцатилетней девушки.

– Всё это было глупо. Бездарно глупо. Но… Нервы…

Анжелика наглоталась таблеток в отместку за измену одного парня, с которым тогда дружила. Он был её первым. Её тонкой творческой натуре он казался чем-то небесным… А тут какая-то Маринка – дочь директора кладбища. И тот с ней. В кладбищенском домике. Маринка сама Анжелике об этом и сообщила. А он стоял и виновато улыбался. И всё небесное измазалось в житейском дерьме.

Врачи «Скорой» пытались её откачать. Делали всё возможное. Но не довезли.

– Ах, Анжелочка!..

Подлетел красавчик. Скоро собрание. Народ подтягивается.

– А ты с дедом своим не виделся ещё, Юрий Иваныч? – спросил красавчик. – Он ждал тебя…

– Боюсь я с ним встречаться. Ругается он, как я помню, смачно слишком…

Появился дед Гаврила – фронтовик, ветеран Великой Отечественной, лысый как колено у толстой бабы. И усмехается.

– А-а, едрать через коромысло, Юрчик-огурчик, тоже преставился? Что же ты, мать твою, народ-то русский дурачил, а? И как тебе, паскуде, не стыдно?! Вот наше поколение войну выиграло. Сражались за Родину. А вы, пердуны толстожопые, грабить её стали? И с кем ты тут встречаешься? Одни сопливые. Ни одного толкового мужика. Да стервы сплошные. На земле тебе их мало было? Гниды! Вот мне, ветерану, есть что вспомнить! Мы эшелоны под откос пускали! Фашиста крошили. Да, гибли. Но в честном бою. Говнюк ты, Юрчик! А не внук! Был с детства говнючонком – им и остался!

Юрий Иванович изо всех сил принялся карабкаться подальше от деда Гаврилы, боясь, что тот со своими нотациями отправится за ним по следу. Но дед, плюнув себе под ноги и погрозив непутёвому внуку кулаком, растворился в пространстве.

* * *

Юрий Иванович устал. Навещать знакомых поднадоело. А собрание, обещанное красавчиком, ещё не начиналось. Он видел, как где-то внизу копошатся люди, мчатся машины и поезда, по морю идут корабли, в небе летят облака, на одном из которых он расположился, и никому нет уже до него никакого дела.

– Привет, Юра!

Это была Машенька, его младшая двоюродная сестричка. Умерла в двадцать два года. Вспомнилась – и вот она.

– Привет…

– Что же ты ко мне-то не ходишь, братик? Совесть, что ли, мучает? Я так надеялась, что нам с тобой удастся встретиться и поговорить…

Юрий Иванович нахмурился и даже не глядел в сторону Машеньки.

– Только сейчас о тебе вспомнил. И ты тут как тут.

– А ты ничего не хочешь мне сказать? – Машенька приблизилась к нему, прижалась белокурой головкой, о которую последний любовник во время ежедневных пьянок частенько разбивал пустые бутылки, подозревая в изменах и нелюбви, из-за чего она однажды с сотрясением мозга и многочисленными гематомами на теле угодила в районную больницу, да там и скончалась от травм, несовместимых с жизнью.

– Прости меня. Да, я всё знал про тебя. Но не успел помочь…

– Знал… Ты несколько раз встречался со мной на улице. А узнав, что это я, как заяц перебегал на другую сторону. Вот так-то, братец Юрик…

– Перебегал… Мне тогда казалось, что мы вряд ли сможем с тобой начать разговор. Ты ведь постоянно была пьяна. Или с похмелья…

– А ведь в мой последний день ты тоже видел меня. Я была трезвая. Вышла из дома за водкой. Кричала тебе. Махала руками. Звала. Просила остановиться. А ты убежал от меня…

Юрий Иванович весь как-то съежился. Он вспомнил этот день. И что-то вроде угрызений совести посетило его в этот миг.

– Да, я струсил. Честно. Мне тогда показалось, что наша встреча будет лишней. Да и спешил я куда-то. Не помню куда…

– К любовнице своей, Зоечке, ты спешил, к моей подруге. У тебя жена как раз на дачу с детьми уехала… И как раз в тот момент, когда ты с Зоечкой у неё в квартирке забавлялся, меня Павлик по башке и саданул.