По любви

Пятым в этой компании был Кузьма. Его выгнала жена, выставив за дверь своей муниципальной квартиры, из которой он по её просьбе (чтобы меньше платить за жильё) перед этим выписался. Оказалось, уже год как Кузьма находился с женой в разводе. Развелась она с ним заочно, подделав в суде подпись и приведя на процесс какого-то другого мужика вместо Кузьмы. Когда он однажды пришёл домой, перед дверью стояла хозяйственная сумка. С его вещами и документами. А к сумке была пришпилена сердобольная записка с одной запоминающейся фразой:

– Свободен.

На работе, где он взял полторы ставки и пропадал день и ночь, его сократили. Деньги на мобильном кончились. Пришлось его продать, чтобы было на что поесть. Эти на станции угостили водкой, спёрли и продали одежду. Выкинули документы. Взяли в компанию.

…Грибы собирали за декоративным хозяйством в посадках. Среди большой, в несколько гектаров, поляны были посадки ёлочек с берёзами. Деревца в них шли рядами, между которыми росли белые и подберёзовики. А между посадками в осиновых аллеях разрослись красноголовые красавцы-подосиновики.

Все брали только белые и подосиновики, один Малыш чикал ножичком молоденькие подберёзовики – подберы – с крепкими шляпками. Так наказала Валюха.

К полудню они уже сидели на станции и продавали грибы. По дешёвке – 100 рублей кучка. В кучке – три-четыре штучки. Народ покупал охотно. Не глядел, что продавцы вонючие. Зато грибы глядючие. Помыли, отварили – да на стол.

С первой выручки купили две литрухи водки и закусить – чёрный хлеб да лучок зелёный у бабки Насти, соседки по торговле. Литруху разорвали, когда подошли менты.

– Ну, чё, бомжары, выручили чего?

– Выручили! – выскочила вперёд повеселевшая Валюха. – Вы, ребята, не волнуйтесь, и вас выручим! Возьмите потихоньку. По тысчонке. На шаурму. Пообедаете за наше здоровье. А мы сейчас уже уходим.

Схватив по зелёненькой, парни в полицейской форме отвалили. Поторговали ещё немного. Продали полведра подберёзовиков бабке Насте за пятьдесят рублей и остатки лука. Бабка Настя обрадовалась:

– Вот люди так люди! Давно я грибов не ела, а люблю. Самой-то мне уже не дойтить за имя. А вы, ребяты, хорошо сбегали.

Сунула дырявое пластмассовое ведро с грибами в свою затёртую и заезженную сумку на колёсиках, согнулась, как баба-яга, но не полетелела – затряслась прочь от них своей дорожкой.

Взяли на выручку хавчика. И ещё водки. Малыш за подберы попросил купить пивка бутылочку. Валюха купила ему в пластике – двухлитрашку.

Сели на берегу Москвы-реки в месте, свободном от зарослей борщевика, пообедать.

– Сегодня где ночуем? – спросил Опухоль у Валюхи, когда набили животы и обожглись очередной порцией водки.

– Пойдём искать. Где вчера – нельзя. Менты замочат, – ткнула пальцем в Малыша: – У тебя в шкере с позавчерашнего обхода чего?

– Самокат детский. С этажа.

– Палево. Брось.

– Может, загоним хоть за полтинник? – вмешался Опухоль.

– Замолчь! Меня слушаем. Малыш, сегодня ты со мной спишь.

Опухоль с кашлем рассмеялся.

– Любишь ты малолеток.

Валюха замахнулась и врезала Опухолю кулаком в ухо. Он упал под ноги мычащего себе что-то под нос Сосела. Сосел поднял его, посадил рядом с собой на растянувшийся вдоль берега ствол берёзы и продолжил бубнить.

Кузьма, хмельной и сытый, попросил его:

– Сосел, почитай стихи.

– Не хочу.

Опухоль хлопнул Сосела по спине:

– Чего ты, Сосел? Грустишь всё? Не грусти! Эх ты, Сосел-Сосел, всё просрал и жить забросил! Стихи? А, Кузьма?

– Молчи. Рифмоплёт.

Сосел взял своей огромной мохнатой лапой Опухоля за ухо и подтянул к своему лицу его избитую морду.

– Слушай, «поэт». Что ты понимаешь в жизни? В поэзии и философии? Шкура таможенная. Шпырь вонючий.

Встряла Валюха.

– Хватит лаяться! Отпусти его, Сосел. Сегодня без драк.

Сосел разжал пальцы и, глядя в размётывающуюся кругами и водоворотами на мелководье реку, пророкотал:

– Пусть унесёт нас течение жизни к широкому морю царствия небесного. Каждого – в свой срок. И да воскреснет Бог. И расточатся врази его!

Все замолчали. Речь бородатого гиганта завораживала.

Малыш захотел в туалет. По-крупному. И стал бегать вдоль берега в поисках места.

– Ты только не садись в борщевик и не вытирайся листьями. Ожоги будут. Лопухи ищи, – посоветовал Кузьма. – Или подорожник.

– Чего ты, Кузьма, добрый такой? – вставил Опухоль. – Пусть вытирается! Похохочем!

– Я не добрый. Я спасателем был. Всякое повидал. Людей с ожогами тоже… Ожоги от борщевика – страшное дело.

– Ты чё, пожарник?

– Пожарник – тот, кто устраивает пожары. А тушат их пожарные.

– Ну, пожарный.

– Заткнись, Опухоль, – развернулся к тому Сосел, – теперь до Кузьмы докопался?

Малыш уже был в засаде. Вроде обошлось.

Ночью пришли в какой-то посёлок. В посёлке было много нежилых двухэтажных домов с выбитыми окнами, стоящих вдоль центральной улицы. Залезли через окно на первом этаже в один из них. При свете ночных уличных фонарей поточили остатки еды и выпивки.

Валюха взяла Малыша за руку. Повела по скрипучей лестнице на второй этаж. Чесалось у них. Правда, в разных местах. Малыш всё-таки вытер задницу листьями борщевика. Пошло-поехало.