По маршруту 26-й

Молодой электрик — он совсем недавно пришел на корабль из учебного отряда — сидел перед станцией правого мотора. Легкий щиток, закрывающий станцию со стороны прохода, был снят. Матрос держал в руках ветошь и наждачную бумагу — видимо, зачищал контакты. Сейчас он уткнулся, уставился глазами во что-то, привлекшее, видимо, его внимание своей сложностью. Может быть, вспоминал учебник: «А что же это должно быть такое?» Он весь ушел в раздумье над сложностью техники. Он не слышал, как повернулась задвижка кремальеры, устройства, запирающего сферическую дверь. Не видел, как, низко нагнувшись, выбросив вперед сначала одну ногу, потом поднырнув головой, всем туловищем, в отсек проскользнул командир.

«Учимся, Оскаров?» — хотел спросить капитан третьего ранга тем полушутливым, ободряющим тоном, каким только что говорил с людьми на камбузе и в отсеке дизелей. Но показалось Барабанову, что с этим матросом не нужно так говорить. Капитан третьего ранга как-то очень ясно почувствовал, что вот этот самый молодой из его подчиненных совсем не нуждается в излишнем ободрении. У него у самого очень много простой, спокойной уверенности.

Глядя на согнувшегося голого по пояс матроса. На сильные мускулы его плеч, рук, играющие живыми бугорками даже под лопатками, командир вспомнил тот день, когда Оскаров пришел на корабль. Буквально через полчаса после того, как он появился на лодке, моторист Разуваев «разыграл» его. Есть еще на флоте эта дурацкая традиция — разыгрывать новичков. Все тогда хохотали. И он, командир, уже намеревался вызвать к себе Разуваева, чтобы сделать старослужащему категорическое внушение и тем самым подбодрить молодого матроса. Но вдруг он увидел «разыгранного». Ни тени смущения на лице. Какое-то спокойное, большое достоинство. «Ну, хохочите, мол, хохочите. Если есть охота похохотать. А мне-то беда какая?» И командир тогда сам улыбнулся.

А вечером произошел случай и совсем курьезный. Командир стоял в узком проходе на центральном посту. Лодка — возле пирса. Занятия все уже закончились. Была дана команда: «выходить строиться на ужин!»

Вдруг на него из соседнего отсека этаким ледоколом надвигается Оскаров. Нисколько не смутился, этак осторожно, но довольно решительно оттер плечом капитана третьего ранга в сторону, прижал к переборке акустической рубки, а сам — дальше.

— Товарищ матрос, — остановил его Барабанов. — У старшего нужно хотя бы попросить разрешения пройти.

Оскаров вернулся. Встал перед командиром, посмотрел пристально в его глаза, спросил:

— А разве военно-морской флаг еще не спущен?

Командиру пришлось объяснить, что хотя с заходом солнца военно-морской флаг и спускают с флагштока, но корабельные порядки остаются по-прежнему уставными. Оскаров внимательно выслушал, кивнул, словно сказал: «Теперь все ясно», и попросил разрешения идти на ужин. Ни тени смущения в глазах, ни капли растерянности.

Сейчас он сидел перед электромотором, и такое глубокое деловое спокойствие было во всей его позе, что командир вдруг подумал: «А ведь вырвемся. Должны вырваться. Обязательно должны…»

— Оскаров, — окликнул он матроса по-товарищески просто, но тот все равно встал и строго, хотя и без излишней подчеркнутости, вытянулся. — Вам надо сдавать экзамены на классность. Предварительные, так сказать, зачеты я у вас сам приму. Понятно?

— Ясно… Когда? Сейчас?

— Да нет, — командир прикрыл ладонью подбородок, пытался удержать улыбку, хорошую, довольную улыбку, так и рвавшуюся на лицо. — Когда…

Хотел сказать: «Когда придем. Когда вернемся». Но подумал: «Это долго. Зачем откладывать!»

— Когда всплывем. Вот как только всплывем…

Барабанову еще несколько раз, пока он возвращался к себе в отсек, пришлось повторить эти слова: «Когда всплывем». И только в каюте, услышав биение крови в висках, почувствовав какую-то незнакомую слабость в холодных ногах, вдруг спросил себя, не поверил: «Всплывем?.. Когда всплывем, да?»

Он сел на стул перед сейфом. Хотелось прилечь на узкую короткую постель — не позволил себе прилечь. Вспомнил случай, произошедший во время войны с одной из лодок.

Глубинная бомба вывела из строя рули; лодка вот так же врезалась в грунт… Не смогла вырваться. Командир принял решение выходить. Через торпедные аппараты. Но глубина была очень большой, и только один из экипажа сумел выйти. Самый выдержанный. Самый спокойный. Пять часов поднимался он, отсчитывая положенные метры и останавливаясь. Его тянуло вверх, выталкивало. А он, взбираясь по спасательному концу, делал несколько движений руками и опять останавливался. Зажимом пристегивал себя к спасательному концу — выжидал… За эти паузы организм привыкает к разности давлений. Выравниваются сила давления водных пластов, налегающих сверху, и то внутреннее сопротивление организма, которое противостоит этой силе, этим десяткам прессующих атмосфер. Если не соблюдать паузу, вылететь «пробкой» с глубины сотен метров — лопнут легкие, порвутся кровеносные сосуды.

Один только вышел тогда…

За тонкой стенкой, в кают-компании, разговаривали доктор и Кузовков.

Доктор недобро шутил: