По медвежьему следу

— производить горно-геологические работы, строить необходимые для них сооружения, прокладывать дороги и просеки;

— применять взрывчатые вещества;

— пользоваться оружием и радиопередатчиком…

Перечисление заняло целую страницу.

Всю свою жизнь Борис поступал как учили, велели, то и дело спрашивая у кого-то разрешения, а теперь… Предъявил доверенность — и уже в руках чековая книжка, и выдают ему (как на блюдечке с голубой каемкой) деньги пачками… Пришлепнул штамп, прицелившись, чтоб не вверх ногами, написал несколько строк, а в конце «гарантирую» — и в полном его распоряжении на две недели грузовое такси с брезентовым тентом. И в аэропорту для его грузов выделен отдельный отсек и назначен день и час спецрейса.

С каждым днем Борис все явственнее ощущал себя человеком, который «может». И больше, чем все успехи служебные, добавило ему оптимизма и уверенности в себе Танино письмо, точнее, бандероль в килограмм весом! Таня отправила ее из Ленинграда, а следовательно, до получения письма от него. И как тут было не вспомнить о телепатии, ведь их письма оказались так сходны. Она прислала каталоги и открытки и писала о том, как часто она его вспоминает.

Все это прибавило энергии, и он, досрочно сдав экзамен, получил разрешение плыть, а точнее, лететь в таежное море.

Погрузка самолета подходила к концу, когда подошел человек и сказал, протягивая документы:

— Шеф, моя фамилия Кукушкин, я от колхоза… У меня помидоры вот-вот потекут, а северянам так нужны витамины!.. Всего двадцать ящиков, а у вас недогруз, и пилот не возражает — чтобы меньше болтало…

Борис ответил:

— Если необходимо по техническим причинам, то и я не возражаю…

— Спасибо, шеф! — Кукушкин прижал руку к сердцу, а затем взмахнул ею, как дирижер. Подкатила машина, замелькали ящики…

Вскоре приехали Пластуновы. Сергей Степанович выглядел в сапогах и штормовке помолодевшим, бодрым, но Елена Викторовна, отойдя с Борисом в сторонку, незаметно передала какие-то особо ценные пилюли, в дополнение к уже полученным.

Прощаясь так, словно разлука предстояла долгая, Пластуновы обнялись с такой нежностью, что Борис невольно подумал: «Будет ли у меня когда-нибудь так?»

Он соорудил из спальных мешков подобие кресла для Сергея Степановича у раскрытой двери пилотской кабины, где обзор был широк, и сам расположился у него за спиной.

Используя знания, уже полученные на пути в Молокановку, Борис называл хребты, над которыми летели, и бывал рад, когда Сергей Степанович, тоже поглядывая на карту, с ним соглашался.

Оба они, забыв обо всем ином, любовались — «Лучше гор могут быть только горы!» — и вспоминали то, что сохранилось в памяти об этих хребтах, начиная с тех дней, когда готовились к экзамену по курсу «Геология СССР» — одному из самых зубрежных на пути в геологи.

Летели спокойно, почти без болтанки. Вероятно, помог помидорный груз.

Когда показался вдали кряж Угрюмый, Борис, потеснив Сергея Степановича, сел с ним рядом, и они начали готовиться к тому, что в проекте шло следом за архивными розысканиями под названием: «Рекогносцировочные аэровизуальные наблюдения». К ним Борис в записной книжке дал эпиграф: «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье…»

Они приготовили бинокль, карандаши, раскрыли — каждый свой экземпляр — геологические карты. Предстояло то, что отображено на ней, сравнить с натурой, увидеть с птичьего полета и все приметное отметить, чтобы потом, шагая по земле, найти и изучить.

Пилот раскрыл схему, которую подготовил для него Борис, и, подняв руку, крикнул: «Начинаем!»

Борис кивнул, и самолет пошел на снижение — на исходную точку первого залета вдоль водораздела кряжа Угрюмого.

Пилот показал три пальца — высота 300 метров. Скорость он сбросил, и все же так быстро мелькали, сменяя друг друга, толщи известняка и базальта, вершина Острая и речка Чаужа, что дорога была каждая секунда.

Не глядя друг на друга, торопливо делали они на карте пометки, и оба дышали тяжело, словно бежали вместе с самолетом. Чуть передохнули, когда вышел он за пределы района и, круто развернувшись, снова пошел над Кедровым кряжем. Пилот показал два пальца и поспешил ухватить «баранку».

Дрожал, оглушительно ревя, самолет, казалось: вот-вот врежется…

Борис успел отметить на водоразделе между Чаужей и Шайтанкой ржавую полосу, когда вдруг Кукушкин вцепился в него и завопил, тараща глаза:

— Ради бога, посадите меня!

— Сажать — это не по нашей части, — прокричал ему в ухо Борис, — и сиди тихо, а то опрокинемся!

Кукушкин замер, уцепившись за веревки, крепко стянувшие его ящики.

Начался третий залет.

Когда летели над Шайтанским нагорьем, Сергей Степанович даже с места вскочил и, не опуская бинокля, крикнул Борису:

— Попроси повторить!

Пилот очень выразительным жестом показал, что горючего мало, но все же повернул назад, и Борис увидел нечто похожее на разрушенный кратер вулкана.

Сергей Степанович, очертив его на карте, написал: «Кольцевая структура» — и поставил два вопросительных знака.