По месту жительства

Не прошло и двух недель, как доктора единодушно решили, что со стороны моих внутренних органов возражений против поездки нет. Остался пустяк — завершающая закорючка главврача. Он поднял было перо, но вдруг оно зловеще повисло в воздухе.

— А венеролог? Не вижу подписи венеролога.

— Неужели вы думаете… неужели вы только можете предположить, что… — начала я на высокой ноте, но была прервана беспощадно-логическим вопросом:

— Скажите, ну почему мы должны вам верить на слово?

На этот резонный вопрос ответа в природе не существовало, и я понуро побрела прочь.

Районный кожно-венерологический диспансер напоминал приемную исполкома, — то же покорное ожидание, такая же тоскливая безнадежность на лицах. Проведя часа два в обществе угасших, восточного вида молодых людей, я предстала перед венерологиней. Она была сурова и угрюма и, по-видимому, бесконечно далека душой и телом от сексуальных проблем.

— Подпишите справочку для заграницы, — бойко выпалила я.

— Что значит — подпишите? — изумилась врачиха. — Мы так ничего не подписываем. Вот возьмем мазки, ответ получите через три дня.

— Мазки? На что — мазки?

— Гоноррея, к примеру, — посмотрим, что там у вас…

— У меня триппер? А может, сифилис?

— Может, и сифилис, — кивнула венерологиня.

— Да вы что, серьезно? Это же просто нелепо… сказать кому-нибудь — обхохочутся.

— Не советую преждевременно хохотать, больная. Вот окажетесь случайно здоровой, больная, тогда и веселитесь сколько влезет.

От моей бойкости не осталось и следа. Говоря словами известного поэта, — «Потолок пошел на нас снижаться вороном». Одеревеневшими ногами я переступила порог кабинета и, сопровождаемая участливыми взглядами восточного вида молодых людей, поплелась в вестибюль. Надевая плащ, я с содроганием увидела в зеркале свое отражение: лицо цвета печеночного паштета с лиловым кратером вместо носа.

Однако и венерологическая фортуна оказалась благосклонной, — три дня спустя было установлено, что «больная… не страдает ни одним из перечисленных в бланке венерических заболеваний».

— Итак, физически ты оказалась годной, — одобрительно сказал мой муж, — а как насчет морального здоровья, думаешь — пронесет?

Вопрос был далеко не праздный, — мою идеологическую готовность ехать к дяде должна была засвидетельствовать характеристика с работы, утвержденная райкомом партии.

— Кто мне напишет характеристику для заграницы? — обратилась я к тов. Пузыне, уловив на его лице мимолетную улыбку, спрятавшую в складках щек бесчисленные бородавки. Пузыня отходил от кассы, шурша квартальной премией.

— Сгоняй в местком, там у девочек есть готовые формы.

Новая месткомовская секретарша подняла на меня ботичеллевски-херувимские глаза.

— Вам зачем? На поруки или для очереди в кооператив?

— Не… мне для заграницы.

— В соц. или в кап.?

— В кап.

Мне был вручен готовый отпечатанный текст с такой финальной фразой: «Дирекция, партком и местком рекомендуют тов… для поездки в… и несут ответственность за данную рекомендацию». Выйдя в коридор, я прочла свою характеристику. С такими добродетелями я могла быть с легкостью выбранной в Верховный Совет или даже занять почетное место в урне у Кремлевской стены.

Получив все подписи и украсив ксиву гербовой печатью, я начала готовиться к походу в райком. Мой школьный приятель, а ныне заведующий кафедрой истмата, приволок подшивку «Коммуниста», «Нового времени» и кучу блокнотов агитатора. Он же, воодушевленный бутылкой коньяка, разъяснил мне историческое значение последнего съезда и чьих-то речей. Наконец, глотнув седуксена, я отправилась на собеседование, шепча фамилии коммунистических лидеров стран — членов НАТО.

Райком располагался в бывшем особняке князей Гагариных. Мраморные амуры целили в меня свои неопасные стрелы, хрустальные подвески люстр переливались синим и розовым, устланная алым ковром лестница упиралась в пальмы, колыхавшие свои ветви над гипсовым черепом основателя первого в мире…

В приемной уже толпилось человек десять. Инженер, приглашенный возводить что-то грандиозное в Марокко, нервно делал пометки в блокноте, два доцента — посланцы во временно дружественную Гану — судорожно листали «Партийную жизнь», музыкальный квартет — глашатаи советской культуры в Финляндии — легкомысленно щебетали у окна.

Снаряжаемые в командировку товарищи исчезали за массивными дверями, а когда появлялись вновь, — по их пунцовым, как из сауны лицам, нельзя было догадаться, разрешено им распространять вокруг себя искусство и научно-технический прогресс или нет. Наконец настал мой черед.

Тринадцать персон чинно восседали по правую сторону полированного стола, композиционно напоминая тайную вечерю. Я деликатно присела на краешек стула напротив.

— Тов… имеет приглашение из Франции посетить дядю, — начал 2-й секретарь райкома тов. Гузин, — у кого есть вопросы к товарищу? — Из моего смятенного сознания вылетели все цифры, имена и названия стран и континентов.

— Кем вам приходится ваш дядя? — спросила рыхлая дама без шеи.

— Он мне приходится дядей, — твердо ответила я.

— Не уточните ли в каком смысле?

— В том смысле, что он брат моей матери.