По месту жительства

Через два месяца наша первая совместная статья появилась в крупнейшем журнале Академии Наук, а вскоре была перепечатана несколькими иностранными изданиями. Мы получили приглашение прочесть лекции по тонким структурам глин в Киеве и в Новосибирске. Наша слава росла.

Приезжающих на кафедру коллег профессор Леонов первым делом тащил в электронку. Приоткрыв слегка дверь, он просовывал голову в щель и почтительным шопотом спрашивал:

— Разрешите на секундочку, Нина Яковлевна. Если можно, покажите нам ваше детище.

В кромешной тьме лаборатории мерное жужжание микроскопа да его циклопий глаз производили на провинциалов ошеломляющее впечатление.

— Неудобно, — товарищ работает, не будем мешать, — смущенно топтались они на пороге.

Если у меня плохое настроение, я просто не отвечаю, и шеф с виноватым видом объясняет:

— Не вовремя мы, — сейчас очень ответственный момент. Вибрация от шагов может сильно исказить картину. Заглянем попозже.

Но если есть желание развлечься, я нажимаю тумблер «Light» и резко поворачиваюсь на вращающемся табурете. В лаборатории вспыхивает нестерпимо яркий свет, гости от неожиданности жмурятся. Я снимаю очки и усталым жестом Марлона Брандо прикасаюсь к переносице. Завороженные коллеги не могут отвести глаз от серебристого чуда.

— Проходите товарищи, — ласково говорю я, — присаживайтесь. В моем голосе явственно слышатся леоновские интонации. — Что вас больше интересует — принцип работы прибора или методика препарирования?

Коллеги почтительно мычат, а я сокрушенно обращаюсь к Леонову:

— Капризничает сегодня наша керосинка. Разрешающая способность не больше 50 ангстрем.

Шеф смотрит на меня с неподдельным восхищением и прощает мне в эти минуты все дисциплинарные уловки. С легкой фамильярностью он кладет мне руку на плечо.

— Наша Нина Яковлевна — королева электронной микроскопии.

Поздней осенью, захватив пачку таинственных микрофотографий, профессор Леонов улетел на очередной симпозиум в Канберру.

Глава VII. Новогодний бал

Декабрь — самый нервный месяц. Мы должны отчитываться за год напряженной работы. Для меня на всю жизнь останется загадкой, как из ничего возникают таблицы, графики, чертежи и страницы убористого текста. Мы сидим до позднего вечера, а иногда и ночи напролет, глушим цистерны кофе и под руководством профессоров превращаем жалкие результаты убогой умственной работы в толстые тома научных отчетов. В эти дни мы чувствуем себя сплоченной монолитной семьей. 30 декабря последний отчет с золотыми буквами: «Ленинградский Государственный Университет им. Жданова» покидает стены кафедры. Мы облегченно вздыхаем и расправляем плечи.

На кафедре стоит чудный запах хвои, в углах темнеют разнокалиберные елки, — сотрудники добыли их в жестоком бою, штурмуя «левый» грузовик, на десять минут въехавший во двор Университета. Без конца трезвонит телефон, — это вездесущая Оля Коровкина информирует нас, в каком из университетских буфетов выбросили дефицит.

— С истфака я, — раздается в трубке ее свистящий шопот, — тут майонез и апельсины. Пусть кто-нибудь меня подменит, а я смотаюсь в НИФИ (научно-исследовательский физический институт).

Алеша Бондарчук вылетает на смену, а еше через пятнадцать минут — звонок: в НИФИ — ни фига.

— Немедленно шлите людей в Земную кору, — сервелат и шоколадные наборы.

В Земную кору несется Вера Городецкая, а новый звонок извещает, что на филфаке — сайра.

— Прямо Байконур какой-то, — лениво потягиваясь, Слава Белоусов выползает из мерзлотки. — Родные соколы разлетелись в необъятные просторы космоса.

— Можно подумать, что ты уже всем отоварился, — огрызаюсь я.

— Даже судаками, деточка, — кивает Белоусов. — Пока тестя не посадили, октябрьский райпищеторг в моем распоряжении. Так что в знак особой любви могу преподнести тебе свиные ноги.

К вечеру мы опять в сборе и, возбужденные богатым уловом, решаем экспромтом устроить Новогодний бал. Эдик с шапкой обходит коллег — с мужчин по два рэ, с дам — по рублю.

— Гранд проблем с профессурой, — говорит он. — Не пригласим — обидятся, пригласим — запретят.

После октябрьских торжеств, когда на кафедре геофизики пьяные студенты высадили стекла и вдребезги разбили какой-то излучатель, ректор издал приказ, запрещающий всякие выпивоны и гулянки на рабочих местах.

— Запретить Леонов не посмеет, — размышляет Алеша, — народа побоится. Но сам смоется. Да и все они выпивать с нами откажутся. У Бузенко давление, у Миронова — внуки и елки. А студентов надо всяко с кафедры вытурить — нечего им тут околачиваться.

За выпивкой посланы Женя Лукьянов и Григорий Йович, и к их возвращению на кафедре, уже очищенной от профессуры и студенчества, накрыт ватманом стол. Рива с Сусанной домазывают бутерброды, а мы с Верой моем ежиком лабораторные стаканы.

Для создания «атмосферы» Эдик включает дефектометр металлов «Уран». Десяток мигающих разноцветных лампочек неверными бликами освещают наши лица.

— Пригодился-таки сундук, — удовлетворенно говорит Эдик, ткнув бок «Урана» носком шведского ботинка.

После первых новогодних тостов кто-то командует:

— Давай, Ольга, политинформацию.