По месту жительства

Принимаюсь осматривать белоусовские владения. Остро отточенные карандаши геометрическим букетом торчат из мерного стакана, коробки с кнопками и скрепками, мягкие резинки и пачка невесть откуда добытой финской бумаги свидетельствуют о страсти владельца к канцелярскому комфорту. Над столом карта с границами распространения вечной мерзлоты.

Я дергаю ящики — они заперты. За спиной раздается шорох, — Сузи стоит, прислонившись к дверям, скрестив на груди руки.

— Ты чего шаришь? Может, я знаю?

Я тупо молчу.

— Слава ничего… такого не держит на кафедре, — шепотом говорит Сузи и краснеет.

Господи, роман у них, что ли? Да она же на пятнадцать лет его старше. Вечно я не в курсе дела, вечно обо всем узнаю последняя.

— Ты собиралась звонить ему? — Сузи протягивает клочок газеты с телефоном. — Отсюда не надо, иди в автомат… — она достает из кармана несколько двухкопеечных монет.

Нас на кафедре только трое… Рива ее лучшая подруга. Мне становится тошно. Я молча киваю и выхожу на улицу в морозный туман.

К фасаду Двенадцати Коллегий притулились три телефонные будки. Стекла их покрыты узорным слоем льда. В одной из них трубка сорвана с рычага и беспомощно болтается до самого пола, в другой — трубки нет вообще, в третьей — с мясом вырван диск.

Чертыхнувшись, бегу на филфак — там автомат висит на стене, кругом толпятся и галдят студенты. Я набираю номер. Длинные гудки… потом в трубке что-то скрежещет, монетка провалилась, длинные гудки переходят в короткие. И так несколько раз. Съедена последняя монета. Будь оно проклято! Я снова мчусь на кафедру. Дамы еще там, но уже в пальто, и Рива выключает силовые рубильники.

— Сусанна, давай его адрес, — шепчу я темноте.

— Матросская 16 квартира 23, — бормочет она.

Я еще минуту роюсь в столах, изображая поиски справочника, затем мы запираем кафедру и выходим во двор. Сузи берет Риву под руку, — во дворе сплошные катки, они блестят черными мазками на свежем и чистом снегу. Я откланиваюсь, делаю десять медленных шагов в другую сторону и, скрывшись от них, опрометью вылетаю на набережную. На стоянке — ни одного такси. Это мертвое время. Две одинокие фигуры, пританцовывая и хлопая себя перчатками по бокам, в ожидании маячат в темноте. Одна надежда, — поймать что-нибудь у родильного дома. Я несусь по Менделеевской линии к институту гинекологии им. Отто. Там тоже пустыня. Но больше бежать некуда. Надо ждать. Меня охватывает паника. Наконец, к приемному покою подъезжает такси. Поддерживаемая тоненьким мальчиком, из него с трудом вылезает нечто бесформенное, закутанное в огромный пуховый платок. «Хоть бы девочка родилась», — почему-то мелькает в голове. Парочка скрывается за скрипучими дверями больницы, а я пытаюсь усесться в машину. Шофер хмуро качает головой:

— Кончилась смена. Я уж им одолжение сделал.

— Ну, пожалуйста, ну, миленький… — начинаю канючить.

— Да вы что, — по-русски не понимаете? — вдруг взрывается таксист, — читайте табличку — 17.00, а сейчас сколько? — Он тычет пальцем в часы, — 17.50.

— Мне близко, пожалуйста, заплачу сколько скажете…

Шофер мотает головой:

— Да что привязалась? Сама, небось, после работы ни секунды не задерживаешься. Как звонок, так и хвост трубой, поминай, как звали, — ехидно говорит он.

Вот сволочь проклятая. Я делаю шаг назад и со всей силы хлопаю дверцей машины.

Шофер опускает стекло.

— Купи себе холодильник, шлюха, и тогда хлопай!.. — такси медленно отъезжает.

Меня душит такая злоба, что я верчусь на месте, как волчок.

К дверям подкатывает Скорая помощь. Из окна высовывается курносое лицо.

— Торопитесь, барышня? — кричит парнишка, — Садитесь!

Онемевшими от холода пальцами я дергаю дверцу и хлопаюсь на сиденье.

…Люминесцентные лампы разбрасывают по Матросской улице мертвенный зеленоватый свет. «Точечные» кооперативы далеко отстоят друг от друга и кажутся многократно повторяющимся зеркальным отражением. Ветер гонит поземку, редкие прохожие, сутулясь, бегут от трамвайного кольца и, чудом находя среди одинаковых башен свой дом, торопливо ныряют в подъезды.

Я поднимаюсь в лифте на 8-й этаж и звоню. За дверью слышны смех и музыка. На пороге возникает Белоусов все в том же безупречном сером костюме. От удивления он делает шаг назад.

— Незваный гость… — начинаю я, но Славка уже церемонно кланяется.

— Неожиданно, но лестно… Давай сюда шубу.

— Послушай, Слава…

— Apres, т а chere, — перебивает Белоусов. — У нас случайно праздник. Мой папочка с красавицей женой, — мачехой, то есть, — прибыли из Читы навестить внука, — ежегодное паломничество, так сказать. А у Андрюхи ангина… уверен, что в знак протеста. — Славка усмехнулся.

В столовой сидели гости. Над всеми возвышался массивный человек с белоснежной гривой волос и ясными серыми глазами. Точеный нос, идеально очерченные губы, твердый с ямочкой подбородок. Такие мужественные, прекрасные лица должны принадлежать президентам или великим актерам.

— Коллега заглянула на огонек, потеснитесь, — сказал Слава.