Читаем По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха полностью

Но не стоит сетовать. Все это – хороший урок. В Бихаре мы слишком расслабились. Теперь же мы учимся сами варить себе суп и «кичири» – рис вперемешку с овощами. Повара из нас получаются не очень, Сэнсэю все время приходится нами руководить, а слаженности, в отличие от непальцев, у нас нет.

За все это время мы не привыкли хотя бы вставать раньше Учителя. А ведь, поскольку язык хинди из всех нас знает только он, ему самому приходится обо всем договариваться с индусами – о пище, о ночлеге. В Бихаре это было не так заметно, поскольку местные жители стремились предупредить все наши желания. Здесь же все какие-то более «цивилизованные» и вместе с тем заторможенные. Наверное, пересмотрели телевизор… Никто и не думает прикоснуться кончиками пальцев к стопам гурудзи. Тщетными остаются даже призывы Сэнсэя сделать «пранам-кара» (земной поклон) алтарю.

В конце концов Тэрасава-сэнсэй начал уставать и от них, и от нас.

Как-то полушутливым тоном он заметил, что по индийской традиции ученик должен просыпаться раньше учителя, перед рассветом, чтобы успеть сходить на рисовое поле в туалет, затем омыть свое тело и встретить учителя свежим и бодрым, помочь ему умыться, подать завтрак. У нас же все наоборот. Сэнсэй встает раньше всех, потом долго будит нас, а когда мы наконец просыпаемся, для Учителя начинается пытка – донести до каждого из нас, что нужно сделать, чтобы вода была набрана, овощи почищены, костер разведен и завтрак наконец-таки приготовлен – и не через три часа, а до того времени, как начинается жара, превращающая пешее шествие в еще одну пытку.

В каком-то селе нам очень долго не несли сухие дрова. Пришлось топить соломой. Тепла она не давала. Горе-костровые, мы никак не могли догадаться, что пепел от соломы надо выгребать из очага: пепел перекрывает доступ кислорода к огню. Приходилось постоянно искусственно раздувать пламя и вместе с тем подбрасывать солому, что требовало еще больше усилий для того, чтобы раздуть пламя. Кроме двух-трех активных поваров, большинство из нас бестолково толпились вокруг костра, как бы участвуя в приготовлении пищи, а на самом деле мешая своими бесполезными советами. Учитель, наблюдая этот мартышкин труд, в конце концов вышел из себя, накричал на нас и отказался от получившейся стряпни, объявив нам бойкот.

Утром он тоже не ел и даже не пил чай, ушел куда-то в сторону от всех, сидел под деревом в одиночестве, пока мы завтракали. Наконец куски встали у нас поперек горла, и до нас дошло, что надо бы всем вместе подойти к Учителю. Это была смешная и одновременно трогательная процессия, возглавляемая старшим учеником – Сергеем, с чашкой чая в руках.

Мы обрадовались, когда Сэнсэй наконец прервал свое многочасовое молчание, и были готовы к его строгим наставлениям, лишь бы только он продолжал с нами общаться. Он сказал, что мы превратились в лицемеров, что Учитель у нас на последнем месте, мы не волнуемся о его самочувствии и душевном состоянии. В индийской культуре, сказал Тэрасава-сэнсэй, веками воспитывалось совершенно другое отношение к гурудзи, когда учителя безусловно слушаются во всем, но не слепо, безропотно повинуясь, как в армии, а именно доверяют из безграничного почтения.

«Вы ничего не поняли из того, что я сказал», – заключил Сэнсэй.

В тот день мы снова (как и в Вайшали), шли три часа без перерыва. Изможденные, остановились в небольшом городке возле колонки, под которой и искупались, и постирались. За три часа на солнце все высыхает мгновенно. Тимур отправился на базар за едой, но долго не возвращался. Как выяснилось, он заказал омлеты и прождал их целый час. Это вызвало новую бурю негодования у Учителя: «Ты накупил всякой всячины, да еще эти омлеты – ты забыл, что мы во время марша едим только вегетарианскую пищу! Теперь индусы станут думать про нас, что мы не настоящие монахи, а переодетые туристы, у которых много денег и которым незачем делать подношение простой деревенской едой!»

В общем, омлеты мы съели, но с тяжелым сердцем.

Все эти наставления были нужны, чтобы подготовить нас к Кушинагаре. Для меня как аспиранта Института востоковедения это вдвойне важное место. Я пишу диссертацию на тему самой последней проповеди Будды, которая называется Махапаринирвана-сутра и была произнесена им именно здесь, между двумя деревьями, в позе полулежа, перед самым уходом из жизни. Но что все мои научные познания по сравнению с таким простым и вместе с тем глубоким учением, которое дал нам Сэнсэй![103]

В Кушинагаре мы побывали у самой первой ступы и увидели слона. Наездник предложил каждому из нас посидеть на нем. Я не стал искушать судьбу после того, как два года назад в Калькутте попал под автобус.

Взойти на ступы древних будд


12 декабря 1998 г., суббота. Мы решили не продолжать пешее шествие. До границы с Непалом доедем на транспорте и завтра пересечем ее. Индийская часть Широкого марша мира по Евразии завершена. Надо подводить какие-то итоги. Что я вынес из всего этого?

Какие-то фундаментальные выводы на ум не приходят.

Перейти на страницу:

Все книги серии Где наши не пропадали

Один в океане. История побега
Один в океане. История побега

Эту историю часто называют одним из самых ярких и опасных приключений ХХ века. Слава Курилов, профессиональный океанограф, хотел увидеть весь мир, а родная страна не пускала его дальше своих границ. Тогда он посреди океана спрыгнул с борта круизного лайнера. Он выплыл. «В каком-то смысле он воплощал в себе одновременно и гумилевского читателя, и его же героя, бросающего вызов судьбе… Русской интеллигенции не след забывать своих героев: их не так много. Тот, кто прочтет эту книгу, никогда не забудет страниц, в которых Слава Курилов, покрывшийся за три дня и три ночи одинокого плавания светящимися микроорганизмами, скользит в тихоокеанской ночи, каждым своим движением поднимая ворохи огня; вот он, образ вечного мятежника» (Василий Аксенов).

Слава Курилов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза