По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха

Завтракали вареными овощами и чаем с лимоном, который заедали коричневым, неочищенным сахаром, похожим на шербет. Говорили о том, что в Индии распространена марихуана. Похоже, буддизм исчез здесь именно из-за нее: тантрические практики включали курение различных наркотиков. В конце концов от буддизма там ничего не осталось – тантра стала чисто индуистской практикой.

В Калькуттском национальном музее мы могли наблюдать по скульптурам то, как буддизм постепенно поглощался индуизмом. В первые века буддийского искусства изображения принципиально отличаются от изображений индуистских божеств своей статичностью и внутренней силой. Лики иногда похожи на греческие. Но чем позже, тем больше в них декоративности, внешнего движения, отнимающего внутреннюю наполненность. И если раньше в центре композиции находился большой Будда, а по сторонам располагались бодхисаттвы, меньшие по размеру, то скульпторы поздних веков на первый план стали выдвигать Бодхисаттву Авалокитешвару с очень маленькими буддами у него на голове, в качестве чуть ли не украшений для волос, – этакое пляшущее индуистское божество!

В тибетском буддизме далай-лама, считающийся воплощением Авалокитешвары, называется почему-то также живым буддой. Так оказались смещены изначальные акценты. Вместе с тем индуистская скульптура позаимствовала многое из буддийской – и уже путаешь Будду с Шивой…

Но вернемся к наркотикам. Теперь в индуистских храмах жрецы открыто курят их, дают прихожанам как прасад, и полиция ничего не может с этим сделать. Известный случай произошел в Калькутте с японскими туристами, которых индусы угостили каким-то наркотиком. Они так перевозбудились, что перестали вообще соображать, потерянно шатались по улицам, люди сняли с них все ценное, а затем сердце у японцев остановилось, и они умерли.

Тэрасаве-сэнсэю не хотелось углубляться в эту тему. Он рассказал нам, что царь Ашока посылал своих сыновей строить ступы в Кашмире, Афганистане, Хотане и Средней Азии, испытывая такое же чувство, какое есть у австралийцев по отношению к Англии. Хотя они переселились из Англии пятьсот лет назад, австралийцы считают ее своим домом, своей исторической родиной. Так же и потомок ариев считал те места своей прародиной.

Но Сэнсэю не удалось отвлечься. После завтрака какой-то пацан предложил ему анашу…

За обедом Сэнсэй только и говорил что о наркотиках. Лишь сегодня он понял, что этот храм превратился в «точку» для их сбыта. Монах из японского храма Кудан-додзё, являющийся здесь настоятелем, бывает тут крайне редко, и непальцы, строящие ступу, предоставлены сами себе… На алтаре стоит фотография монаха Ниппондзан Мёходзи, который сжег себя в 1989 году, когда Нитидацу Фудзии прогнал его из Индии – после того как в Раджгире, где этот монах был за старшего, развелось множество наркоманов среди молодых монахов. Их заразили хиппи. Дело в том, что много хиппи приехало в Индию и Непал помогать возрождению буддизма. Они строили ступы вместе с монахами. Но, вместе с тем, именно хиппи принесли наркотики в Ниппондзан Мёходзи, из-за чего в том числе и был запрещен орден в Индии и Непале на долгое время. Все было забыто, лишь когда 19 января 1979 года индийское правительство вручило Нитидацу Фудзии премию Джавахарлала Неру за пацифистскую деятельность в Европе и Америке.

Тэрасава-сэнсэй строго поговорил с ребятами, которых Гурунг-джи нанял строить ступу и из-за которых место это сделалось духовно нечистым. Турист-японец сегодня уже выговаривал Сэнсэю, что лучше бы Ниппондзан Мёходзи вообще не приходил на эту гору, – не было бы, по крайней мере, всего этого безобразия. Если власти откроют, что здесь притон, сюда снова нагрянет полиция и снова разрушит буддийскую ступу, которую ненавидит индуистский король Непала. И этот удар 92-летний Гурунг-джи может уже не выдержать.

8 декабря 1996 г. Завершили Рохачи-сессин праздничной церемонией, посвященной Просветлению Будды (на Дальнем Востоке, в отличие от буддийских школ, ориентирующихся по лунному календарю, считается, что Сиддхартха стал Буддой именно 8 декабря). Пришло не то чтобы очень много местных, но вполне достаточно для приподнятого настроения и двух больших кастрюль молочного риса (в память о подношении, сделанном Сиддхартхе деревенской девушкой Суджатой). Ильхэ-сыним внес поднос с чашкой риса для алтаря, появившись из боковой двери, как из-за кулис, словно ждал там торжественно прозвучавших ударов большого колокола, которые завершают церемонию. Это совпадение было так удачно, что женщины на заднем ряду, пришедшие на наш домашний и немного неуклюжий праздник, тотчас же захихикали. Сладкий рис понравился всем.

До трапезы, сразу после церемонии, Тэрасава-сэнсэй произнес проповедь на хинди. И хоть сидел он перед алтарем, это была скорее беседа, чем проповедь. Непальцы живо реагировали, смущались, мычали что-то в ответ и кивали.