По морю прочь

– Я перелетаю с ветки на ветку, – продолжил Хьюит. – Мир прекрасен. – Он лег на спину, подложив руки под затылок.

– Неужели действительно приятно жить с таким туманом в голове? – спросил Хёрст, посмотрев на друга. – Отсутствие цельности – вот что в тебе удивляет, – продолжал он. – К двадцати семи годам, а это почти тридцать, ты, похоже, не сделал никаких выводов. Компания старушенций воодушевляет тебя так, будто тебе три года.

Хьюит окинул взглядом костлявого юношу, который, замолкнув на минуту, аккуратно сметал обрезки ногтей в камин.

– Я тебя уважаю, Хёрст, – заметил Хьюит.

– А я тебе завидую – кое в чем, – сказал Хёрст. – Во-первых, завидую твоей способности не думать; во-вторых, ты нравишься людям больше, чем я. Женщины тебя любят, наверное.

– Вот это, наверное, самое главное, да? – спросил Хьюит. Теперь он лежал на спине, рукой чертя в воздухе неровные круги.

– Конечно, – сказал Хёрст. – Но трудность не в этом. Трудность в том, чтобы найти подходящий предмет.

– В твоем круге нет кур?

– Ни намека, – сказал Хёрст.

Хотя они были знакомы уже три года, Хёрст ни разу не слышал истинную историю любовных привязанностей Хьюита. В обычных разговорах само собой подразумевалось, что их было много, но в откровенных беседах молодые люди этой темы избегали. У Хьюита было достаточно денег, чтобы не работать, он оставил Кембридж после двух семестров – из-за разногласий с университетским начальством, после чего стал путешествовать, ничем особенно не занимаясь, – поэтому его жизнь во многом не походила на жизнь большинства его знакомых.

– Я не могу себе представить эти твои круги, не могу, – продолжал Хьюит. – Мне скорее видится крутящийся волчок для игры в «вертушку», который двигается туда-сюда, наталкивается на предметы, накреняется то на одну сторону, то на другую, набирает фишки – все больше и больше, пока стол не будет завален ими. А волчок все крутится и бегает и падает со стола, и вот уже нет его, он исчез из виду.

Он показал пальцами на покрывале, как волчки несутся по нему, падают с кровати и пропадают в бесконечности.

– Ты можешь вообразить три недели в этой гостинице? – спросил Хёрст после минутной паузы.

Хьюит продолжал размышлять вслух.

– Суть в том, что человек никогда не бывает один, но и никогда – с кем-то, – заключил он.

– В каком смысле?

– В каком смысле? В смысле таких оболочек, вроде пузырей, – кажется, их называют аурами. Ты мой пузырь не видишь, я твой тоже. Мы как фитильки посреди невидимого пламени. Это пламя сопровождает нас повсюду, но оно – это не мы сами, а то, что мы чувствуем. Вот, каков наш мир, точнее, люди – причем самые разные.

– Жирненький у тебя, наверное, пузырь! – сказал Хёрст.

– И если мой пузырь встретится с чьим-то еще…

– Оба лопнут? – вставил Хёрст.

– Тогда, тогда, тогда… – рассуждал Хьюит, как будто сам с собою, – мир получится ог-ром-ный. – Он широко развел руки в стороны, как бы пытаясь крепко обнять громадную Вселенную, потому что рядом с Хёрстом он всегда приходил в необычайно жизнерадостное и романтичное настроение.

– Раньше я думал, что ты совсем глуп, теперь – нет, – сказал Хёрст. – Ты не понимаешь, о чем говоришь, но хотя бы пытаешься что-то сказать.

– Разве тебе здесь не хорошо? – спросил Хьюит.

– В целом – хорошо. Я люблю наблюдать за людьми. Люблю смотреть на мир. Этот край удивительно красив. Ты заметил, что вершина горы вечером пожелтела? Нам очень стоило бы взять с собой закусок и провести день на природе. Ты ужасно растолстел. – Он указал на голую икру Хьюита.

– Мы устроим экспедицию, – энергично заявил Хьюит. – Пригласим всю гостиницу. Арендуем ослов и…

– О Господи! – воскликнул Хёрст. – Замолчи! Представляю: мисс Уоррингтон, мисс Аллан, миссис Эллиот и все остальные сидят на камнях и галдят: «Какая прелесть!»

– Мы позовем Веннинга, Перротта и мисс Мёргатройд – всех, кого найдем, – продолжал Хьюит. – Как фамилия этого старого кузнечика в очках? Пеппер? Пеппер нас поведет.

– Слава Богу, ослов вы раздобыть не сможете, – сказал Хёрст.

– Это надо записать, – сказал Хьюит, спуская ноги на пол. – Хёрст сопровождает мисс Уоррингтон, Пеппер выступает в одиночку на белом ишаке; провизия распределяется поровну… Или взять мула? Матроны – миссис Пейли, черт побери! – едут в повозке.

– Вот здесь ты не прав, – сказал Хёрст. – Девиц с матронами мешать нельзя.

– Сколько времени, по-твоему, займет такая экспедиция, Хёрст? – спросил Хьюит.

– Я думаю, часов двенадцать – шестнадцать. Обычно столько продолжаются первые роды.

– Потребуется серьезная организация, – сказал Хьюит. Походив по комнате мягкими шагами, он остановился у стола и переложил с места на место несколько книг, которые были сложены неровной стопкой. – А еще нам понадобятся поэты, – заметил он. – Не Гиббон, конечно. У тебя есть «Современная любовь» [28] или Джон Донн? Я предполагаю, что будут паузы, когда людям надоест наслаждаться пейзажем, и тогда хорошо бы почитать вслух что-нибудь потруднее.

– Миссис Пейли точно будет довольна, – сказал Хёрст.