По морю прочь

– О, совсем не легкая, – сказала миссис Торнбери. – Незамужним женщинам приходится зарабатывать – тяжелее некуда.

– А на вид она вполне бодра, – сказала миссис Эллиот.

– Наверное, это очень интересно, – сказала миссис Торнбери. – Завидую ее знаниям.

– Но женщине нужно не это, – сказала миссис Эллиот.

– Боюсь, очень многие могут надеяться лишь на это, – вздохнула миссис Торнбери. – Думаю, их больше, чем мы думаем. Только на днях сэр Харли Летбридж говорил мне, как трудно подобрать юношей для армии – в том числе из-за зубов, конечно. И я слышала, как молодые женщины вполне открыто обсуждают…

– Ужасно, ужасно! – воскликнула миссис Эллиот. – Ведь это, можно сказать, венец жизни женщины. Я, знающая, что такое быть бездетной… – Она вздохнула и умолкла.

– Но мы не должны быть слишком строги, – сказала миссис Торнбери. – Жизнь так изменилась с тех пор, как я была молодой.

– Ну, материнство-то не меняется, – сказала миссис Эллиот.

– В каком-то смысле мы многому можем поучиться у молодежи, – сказала миссис Торнбери. – Я столько узнаю от собственных дочерей!

– Думаю, Хьюлинга это не очень огорчает, – сказала миссис Эллиот. – Но ведь у него есть работа.

– Бездетные женщины могут многое делать для чужих детей, – мягко заметила миссис Торнбери.

– Я пишу довольно много этюдов, – сказала миссис Эллиот. – Но это не настоящее занятие. Так обидно видеть, что у начинающих девушек получается лучше! А работать с натуры трудно – очень трудно!

– А нет ли каких-то учреждений, клубов, которым вы могли бы помогать? – спросила миссис Торнбери.

– Это так изнурительно, – сказала миссис Эллиот. – Я только на вид крепкая – из-за цвета лица, – но это не так: младшая из одиннадцати детей не может быть крепкой.

– Если мать благоразумна, – рассудительно заметила миссис Торнбери, – размер семьи ничего не определяет. И ничто не сравнится с воспитанием, которое дают друг другу братья и сестры. Я в этом уверена. Я убеждалась на собственных детях. Мой старший сын Ральф, например…

Но миссис Эллиот не была склонна внимать опыту старших, ее взгляд блуждал по залу.

– Я знаю, что у моей матери было два выкидыша, – вдруг сказала она. – Первый раз – когда ей встретился огромный танцующий медведь, – их следует запретить, а второй – ужасный случай – наша повариха родила, а у нас был званый ужин. Мое несварение я объясняю этим.

– Выкидыш куда тяжелее, чем роды, – рассеянно пробормотала миссис Торнбери, устраивая на носу очки и подбирая «Таймс». Миссис Эллиот встала и торопливо ушла.

Один из миллиона голосов, вещавших со страниц газеты, донес до миссис Торнбери, что ее родственница вышла замуж за священника в Майнхеде. Не удостоив вниманием ни пьяных женщин, ни золотых критских зверей, ни перемещения войск, ни приемы, ни реформы, ни пожары, ни возмущенных, ни просвещенных, ни великодушных граждан, она поднялась наверх, чтобы написать письмо.

Газета лежала прямо под часами, и вместе они олицетворяли постоянство в переменчивом мире. Мимо прошел мистер Перротт; мистер Веннинг задержался на секунду у стола. Провезли миссис Пейли. Следом прошла Сьюзен. Мистер Веннинг побрел за ней. Прошествовали жены и дети португальских военных – по их одежде было видно, что встали они поздно, в неприбранных спальнях; их сопровождали пользующиеся особым доверием няни с крикливыми младенцами на руках. Настал полдень; прямые солнечные лучи били в крышу; стайка больших мух, гудя, кружила на одном месте; под пальмами подавали напитки со льдом; со скрежетом опустили длинные шторы, и помещение окрасилось в желтый цвет. Часы тикали в безмолвном холле, довольствуясь в качестве слушателей лишь четырьмя-пятью сонными коммерсантами. Иногда снаружи входили белые фигуры в широкополых шляпах, впуская вместе с собой клин жаркого летнего дня, а затем опять изгоняя его дверью. Отдохнув минуту в полумраке, они поднимались наверх. Часы прохрипели один раз, и одновременно зазвучал гонг – сначала тихо, потом все неистовее, а потом опять затихая. Последовала пауза. Затем все, кто поднялся наверх, стали спускаться: калеки, ставившие обе ноги на одну ступеньку, чтобы не упасть; нарядные девочки, державшие няню за палец; толстые старики, на ходу застегивавшие жилетные пуговицы. Гонг прозвенел и в саду; лежавшие люди постепенно начали подниматься и побрели есть, поскольку опять настало время питать свое тело. Даже в полдень в саду были большие пятна и полосы тени, где двое-трое постояльцев могли непринужденно лежать, работая или разговаривая.

Из-за жары обед проходил по преимуществу в молчании; каждый наблюдал за соседями, примечая новые лица и строя догадки о том, кто такие и чем занимаются новые постояльцы. Миссис Пейли, хотя ей было далеко за семьдесят и ноги у нее не ходили, получала большое удовольствие от пищи и от странностей окружающих. Она сидела за маленьким столиком вместе со Сьюзен.