В лесу смолкли выстрелы — видимо, слоны ушли. Однако на этом неудачи не кончились. Поднявшись на гребень хребта, Булатович снова увидел стадо. Оно находилось недалеко — на расстоянии ружейного выстрела, и Булатович открыл по стаду огонь из своей трехлинейки. Слоны быстро скрылись в лесу, а под деревом остался лежать один — раненый. Булатович бегом бросился с вершины холма вниз, но раненый слон все-таки успел скрыться в чаще. Охотник побежал в лес, по следам слона. Вдруг совсем рядом послышался треск сучьев, а через мгновение все смолкло слон притаился и, видимо, поджидал своего преследователя. Раненый слон обычно очень злобен и опасен. Внезапно выскочив из-за большого дерева, шагах в двадцати от Булатовича, он с ревом бросился в атаку, обнаружив такую стремительность, какую трудно было заподозрить в огромном и на вид неповоротливом животном. Булатович выстрелил в упор, и слон упал в пяти шагах от него. Пуля дробила животному голову. Булатович по обычаю эфиопов, обрубив ему хобот и хвост, забрал почетные трофеи. Кроме того, путешественнику захотелось запечатлеть на фотографии поверженного им слона. Он послал слугу за аппаратом, который остался на муле, и стал ждать.
А через несколько минут невдалеке раздались частые выстрелы и слуги закричали Булатовичу, чтобы он бежал прямо на него шло через лес стадо слонов. Булатович услышал треск сучьев и рев животных. Что делать? Бежать? Уже поздно. Стрелять? Нечем. Слуга, отправившийся за фотоаппаратом, попросил у Булатовича на всякий случай ружье. Нападать на слона с шашкой? Смешно.
Но тут он увидел, что корни огромного дерева, росшего рядом, образуют нишу и, не медля, забрался туда. Слева от тропинки его закрывали кусты, справа же кусты редели, и отсюда его вполне мог заметить слон. Все зависело от того, какую тропу изберут слоны — правую или левую?
Судьба испытывала Булатовича до конца. Слоны выбрали правую тропинку, и один из них, уже совсем было миновавший убежище, вдруг остановился, повернул назад и застыл как вкопанный перед человеком. Булатович совсем рядом видел маленькие блестящие глаза слона, видел, как он уже поднял вверх хобот, готовясь к нападению, но вдруг почему-то повернулся и побежал прочь.
Слоны один за другим пробегали мимо. Последним тяжело проковылял раненый по боку животного струилась кровь. И вдруг он остановился, развернулся и пошел прямо на человека. Теперь Булатович отсчитывал секунды, оставшиеся до гибели. Раненые слоны не щадят никого и ничего.
Но слон — опять неизвестно почему! — вдруг взвизгнул, повернулся и побежал вслед за стадом.
Что на сей раз спасло Булатовича, он и сам не знал. Словно неведомая сила отвлекла слонов и прогнала их прочь. Спасение было похоже на чудо.
Отряд подходил к Андрачи. 14 мая рас после четырехмесячного отсутствия вернулся домой. Победителей встречали с триумфом. Жители, духовенство, войска, остававшиеся з городе, выстроились по обе стороны дороги, и через этот живой коридор шли воины. Радостные крики встречавших смешивались с барабанным боем, с веселыми мелодиями флейт, с ружейными победными выстрелами.
20 мая Булатович попрощался с Вальде Георгиевм. Рас подарил ему своего мула, лошадь с серебряным убором, серебряное копье, которое в последний раз держал в руках последний царь Каффы, Гаки Шерочо, и которое он метнул в солдата, бравшего его в плен, украшенный серебром щит. И, наконец, отдал вещь, которой сам гордился всю жизнь золотую саблю, подаренную императором завоевателю Каффы. Это были не обычные подарки, а знаки отличия. Война, ее тяготы породнили эфиопского раса и русского офицера. Им было грустно расставаться — кто знает! — может быть, навсегда.
Булатович выехал из Андрачи по дороге на Аддис-Абебу. Он долго оглядывался назад, пока горы, сомкнувшись, не скрыли от него навсегда столицу легендарного Каффского царства.
И на этот раз на родине оценили заслуги А. К. Булатовича. Теперь он стал штабс-ротмистром, а к его наградам прибавился орден святого Станислава 2-й степени.
30 июля — сразу после возвращения в Петербург — Булатович представил министру иностранных дел графу М. Н. Муравьеву обстоятельную докладную записку, в которой охарактеризовал положение дел в Эфиопии и указал, какие возможные выгоды может получить Россия от постоянных и дружеских с ней сношений. Министр заключил, что сведения, приведенные в записке, «могут иметь в будущем серьезное значение», и распорядился послать ее военному министру А. Н. Куропаткину, а также русским послам в Париже, Лондоне, Константинополе и дипломатическому агенту в Каире. Куропаткин, хотя и нашел записку «интересной», не согласился с предложениями, в ней содержащимися, полагая, что России «надо долго избегать вмешиваться в африканские дела».