По обе стороны огня [Сборник litres]

— М-да… — невольно вздохнул Шатков, изучая лысого. «Точно, Людоед, это он». Людоед был у Николаева чем-то вроде Левы Задова при Махно — начальником контрразведки. Выходит, опасениям капитана дали ход — Шатков не ожидал от Николаева такой оперативности. А с другой стороны, если бы Николаев так чутко не реагировал на всякий всхлип и дуновение ветра, он давно бы завалился. Но нет, заваливаются пока другие — подполковник-чекист, милицейские оперативники, американский журналист… Этот скорбный список не давал Шаткову покоя. — М-да… — повторил он смято.

Людоед качнулся взад-вперед на коротких кривых ногах — он изучал Шаткова и хотел было вынести свой вердикт, но не успел — в кармане у него зашумела рация. Он вытащил изящную «уоки-токи», Шатков таких еще не видел — очень маленькую, японскую, совсем не похожую на наши громоздкие милицейские рации, наша если упадет на ногу — непременно причинит увечье, поскольку вес у нее не меньше хорошей железяки, с другой стороны, чем меньше, легче, изящнее «уоки-токи», тем короче у нее радиус действия…

Людоед сдвинул в сторону шарик переключателя, поинтересовался в микрофон:

— Ну?

В рации что-то зашуршало, заскрипело — видать, человек, передающий сообщение, находился далеко, — Людоед поплотнее прижал коробочку «уоки-токи» к уху, покивал удовлетворенно, потом пробурчал в микрофон: «Ну, добро, добро… Молодец». — И отключился.

Хоть и трудно было что-либо разобрать в этом треске, шуршании и щелканье эфира, но Шатков кое-что все-таки разобрал, и сообщение насторожило его — в невнятном скрипе прорезались довольно отчетливо слова: «„Калашниковы“ со складным прикладом — три тысячи штук, „Калашниковы“ обычные — шестнадцать тысяч штук, патроны — сорок ящиков»… Шатков безразлично отвернулся от Людоеда, сделал вид, что ничего не слышал и продолжил драить «опель».

— Вот зараза!.. — выругался Людоед то ли восхищенно, то ли удрученно, покрутил головой, словно ему шею сдавливал воротник. — Что хотят, то и делают… Ни чести, ни совести. И слово держать не умеют…

Шатков молчал. Он лишь сочувственно приподнял плечи и развел руки в стороны. Другой модели поведения у него быть не могло. А Людоед не унимался:

— Совковый механизм в действии: задумываем одно, обговариваем другое, делаем третье, а получается четвертое! — Людоед рукою рубанул по воздуху, довольно лихо развалил его, и Шатков неожиданно улыбнулся кавалерийской лихости Людоеда — улыбка у него вышла какой-то чистой, незащенно-подкупающей, школярской.

— Ты чего лыбишься? — Людоед тоже вдруг ни с того ни с сего хмыкнул и, не дожидаясь ответа, сказал: — У батьки есть поручение, — Людоед своего шефа, как и Лева Задов Нестора Ивановича Махно, звал батькой. — Ты ведь автомобильный институт кончал?

Шатков кивнул. Кроме Адмирала, он никому не говорил, что окончил автодорожный институт…

— Жигуленок у нас есть, занемог, отремонтировать его надо. Сможешь?

— Никогда не занимался ремонтом машин, — Шатков отрицательно покачал головой.

— А как же твой автодорожный?

— Я же не ремонтный факультет заканчивал.

Глаза у Людоеда посветлели, сделались холодными и скучными.

— Как знаешь, — сказал он, — я передал тебе распоряжение батьки, а выводы… выводы ты уж делай сам.

Все было понятно: Людоед проверял Шаткова — действительно ли он закончил автодорожный? Шаткову сделалось душно — машины он немного знал, умел отличить «запорожец» от «мерседеса», а ключ зажигания от запасного колеса, но не настолько, чтобы самостоятельно заниматься ремонтом.

— Хорошо, — вздохнув, согласился Шатков, — хотя я заканчивал факультет организации движения…

— ГАИ, значит, — хмыкнул Людоед.

— Почти. Организация движения — это не ремонт, но раз требует… требует батька, я попробую.

— Попробуй, попробуй, — холодно посоветовал Людоед. — Сделай милость. Корреспондент тебе покажет, где находится жигуленок.

Жигуленок был загнан в сарай в самом неприметном углу усадьбы — за хозяйством Адмирала, — машину закатывали сюда вручную, был жигуленок стар, полуслеп — одна фара отсутствовала, отражатель проржавел, а вместо лампочки в латунный цоколек вставлена винная пробка, правая половина стекла — со стороны пассажира — пошла тонкой паутиной трещин, серединка с белым пятном — местом удара — была заклеена синей изоляционной лентой.

— Вот твой объект, — показал Корреспондент Шаткову на жигуленок и равнодушно отвернулся. — Действуй, творец!

«Проверяет, — подумал Шатков, глядя в спину уходящему Корреспонденту, — ох, как хочет проверить и поймать на косо пришитой пуговице. Ничего из этого не выйдет, дорогие коллеги по „большой дороге“…»