По обе стороны огня (сборник)

Из черты города они не выезжали, крутились все время по улочкам, ничего общего не имеющими с сельскими и, когда остановились у железных, обвитых цепким плющом ворот, Шатков подумал, что пешком они добрались бы гораздо быстрее, чем на машине, – слишком по-дурацки было спланировано здесь движение, кому-то совсем не было жаль государственного и частного бензина, сработанных колес, стертой резины, убитого времени – все это было бездарно брошено псу под хвост.

В воротах приоткрылся глазок, замаскированный плющом, кто-то глянул в него, и ворота со скрипом разжали свои створки.

Территория, занимаемая Николаевым, была большой – можно был кататься на грузовике. В глубине, среди абрикосовых деревьев, стоял новый, с двумя теремными башенками дом.

Сопровождающие всю дорогу молчали, даже одним словом не перекинулись. Боялись выдать какой-нибудь секрет?.. У кого же есть замечательная фраза про дом и деньги? У Экзюпери, что ли? Если вы скажете взрослым, что видели во сне дом с двумя деревянными башенками с зеркальными стеклами и красной черепицей на крыше, они промолчат, но, когда вы скажете, что видели во сне дом, который стоит двенадцать миллионов франков, они воскликнут: «Как же это красиво!»

– А смотри, глаза не сверни! – предупредил Шаткова охранник – квадратнолицый парень в кепке с надписью «Феррари» (видать, не равнодушен был «сундук» к гоночным машинам этой марки). – Иди вон туда! – он ткнул рукой вправо, где стояла старенькая, темного дерева сторожка с длинным виноградным навесом, огороженная низким аккуратным штакетником. Добавил раздраженно: – Вояка, гола срака! Если бы к тебе послали не Муллу, а меня, ты бы по земле уже не ходил. В лучшем случае смотрел бы на мир через собственную задницу.

Шатков вопросительно глянул на толстяка в кепке «Феррари».

– Мулла – мой друг, и тебе придется за него расквитаться, – сказал толстяк.

– Хорошо, – довольно равнодушно произнес Шатков.

Слева от ворот тоже находилась сторожка – поновее, покомфортнее, побольше первой, к ней вела дорожка, выложенная из аккуратных, с орнаментом, бетонных плиток (к правой сторожке вела обычная земляная тропка).

За оградкой на обычном деревянном чурбаке сидел добродушный дядечка с круглым улыбающимся лицом, одетый в шерстяной спортивный костюм темрюкского, либо бердичевского производства, в кедах, с обтрепавшимися резиновыми накладками. Из распаха трикотажной куртки выглядывала старая, с застиранными обесцвеченными полосами тельняшка, на голове косо сидел синий берет, украшенный кокетливым хвостиком. Шатков протянул дядечке руку:

– Игорь!

Дядечка приподнялся на чурбаке, церемонно поклонился:

– Адмирал! А в быту – Лев Семенович Петряков, – пожал руку Шаткову. – Присаживайтесь, молодой человек, в ногах правды нет.

Говорил Адмирал по-старомодному вежливо, интеллигентно – в нем вообще чувствовался интеллигент со стажем – не первого и даже не второго поколения, у этого человека и отец, и дед, и прадед были интеллигентами.

Под навесом у Адмирала стоял цветной японский телевизор. На застеленном чистой клетчатой скатертью столе – магнитофон с двумя колонками, компьютер с маленьким экраном; на щите, к которому примыкал стол, висели три застекленных книжных полки, полки были битком набиты книгами – книги, книги, книги… По судовождению, эксплуатации яхт, штурманскому делу, сборник стихов африканских поэтов, три детектива, томики Кнута Гамсуна, Есенина, Симонова, Ремарка, Хейли, еще каких-то писателей, чьи имена были неведомы Шаткову, разброс был большой и неожиданный: ну никак Симон Пупков не мог состязаться в литературной значимости с Джоном Стейнбеком или Марселем Прустом.

Адмирал проследил за взглядом Шаткова и, словно бы прося извинения, приложил руку к груди:

– Не удивляйтесь этому! Я слежу за всем, что происходит в литературном мире, и новые, даже кооперативные, палаточные, что, как «сникерсы», взяты в кавычки, имена на меня не действуют отпугивающе. Потому у меня рядом с Прустом стоят Иван Голенищев и прозаик по фамилии Мелкосекомов. Я должен сам прочитать каждую книгу, понять автора или попытаться понять его, если он очень сложный, а потом уж определяться.

Под стеклом одной из полок находилась большая, четко отпечатанная фотография капитана первого ранга с биноклем на груди и шестью рядами орденских планок, пришпиленных к черному форменному пиджаку. Над планками красовалась звездочка Героя Советского Союза.

– Это вы? – неверяще спросил Шатков.

– Я, – спокойно подтвердил Адмирал.

Что-то не состыковывалось в этом мире, либо все перевернулось, встало с ног на голову, и Шатков не может ничего понять, – бандит Мулла, шкаф в кепке «Феррари», рэкетиры в джинсовой форме и Герой Советского Союза с манерами старого дворянина… Где правда, а где ложь, где черное и где красное? И чтобы понять, где черное, а где красное, вовсе не обязательно обращаться к Стендалю…