По обе стороны реки

— У нас еще и церковь своя имеется! — гордо добавил Рыков, но тут же поправился:

— Ну, не то, чтобы церковь… так, часовенка… Но очень красивая! Пошли, посмотришь! Можем заодно и к отцу Глебу заглянуть — он там рядом живет.

— Нет, давай к батюшке в следующий раз, ладно? — попросил Алексей и украдкой бросил взгляд на наручные часы.

— Торопишься? — поинтересовался Рыков.

Обида в его голосе казалась едва заметной, но Алексей уловил ее и виновато опустил голову:

— Извини, старик, там супруга уже, наверное, волнуется… К тому же я обещал ей звонить почаще, а сам со вчерашнего вечера еще ни разу не отзвонился!

— Супруга — это серьезно! Значит, пошли звонить супруге! — с легкой добродушной усмешкой согласился Рыков и с легкой хитрецой в голосе добавил:

— Правда, мобильники у нас только с пригорка берут, от часовни…

Алексей невольно рассмеялся и поднял вверх обе руки:

— Ладно, убедил! Пошли смотреть часовню! Только ты все-таки доскажи свою историю! А то я так и не понял, за каким лешим тебя сюда принесло!

— Тогда вперед! По дороге доскажу… — скомандовал Рыков и, слегка подволакивая искалеченную ногу, решительно двинулся по выложенной речной галькой извилистой широкой дорожке вверх, к видневшейся у опушки леса часовне.

Алексей, задержавшись на секунду, окинул его сбоку взглядом и солидно констатировал:

— А что, и вправду похож! Точно, этот… как ты сказал? Граф Доширак! Хоть завтра на съемки!

— Ладно, «феллини», шевели батонами! — ухмыльнулся Рыков. — А то супруга, поди, совсем заждалась! Так, на чем, говоришь, мы остановились? А, вспомнил — на том, как ко мне следователь во второй раз пришел! Так вот, ровно через две недели он снова появился в моей палате…

Февраль 1992 г.

В следующий раз следователь появился у Быкова ровно через две недели. Но теперь он выглядел как обычный посетитель, зашедший навестить больного товарища — в руке был большой полиэтиленовый пакет, в котором оранжево просвечивали апельсины, а в заметно оттопыривавшемся под белым больничным халатом пиджаке угадывалась сунутая за пазуху бутылка. Бутылку, впрочем, семенившая позади него дежурная сестра, решительно отобрала: «Что это вы себе позволяете! Здесь больница, а не пельменная!». Следователь неожиданно легко уступил ей бутылку и, когда она, возмущенно хлопнув дверью, вышла из палаты, нагнулся к лежавшему на кровати Быкову и шепотом пояснил:

— Это для конспирации! После объясню… Вам вставать, ходить уже разрешают? Тогда давайте я помогу одеться! Пойдемте, прогуляемся по двору — разговор есть…

Они спустились к служебному выходу, через него вышли в небольшой сквер, расположенный позади больницы, и теперь медленно прогуливались по единственной дорожке, покрытой плотно утрамбованным ногами больных снегом, и тянувшейся вдоль окон больничных палат от одного забора к другому. Быков неуклюже ковылял на одной ноге, опираясь на костыли и держа другую, закованную в гипс, на весу. Иногда он случайно задевал ею за встреченный на пути выступ или бугорок, и тогда колено пронзала острая игла мгновенной боли, заставляя его невольно морщиться. Заметив это, следователь хотел взять его под руку, но Быков решительно замотал головой:

— Так мы еще и грохнемся парой! Вот тогда моему колену точно хана будет!

Когда они отошли от дверей на достаточное, по мнению следователя, расстояние, он негромко спросил:

— Хотите знать, что в действительности произошло с вами и вашей семьей? Если — нет, то я больше не стану вас беспокоить своим присутствием. Вы и так в этой истории самая пострадавшая сторона!

— А что нового вы мне может сообщить? — с трудом выталкивая слова через перекошенный травмой и стянутый многочисленными пластырями рот, равнодушно поинтересовался Быков. — Я и без того уже понял, что это дело рук Пузырева и его компании. И причина, в общем-то, тоже большого секрета не представляет — почти сотня миллионов долларов… Если говорить точно — половина от ста семидесяти двух миллионов, от того транша, который нам должна была выделить Европейская гуманитарная миссия. А доказательств, как я понимаю, у вас никаких нет, верно? Видно, сейчас время такое, что убить легко, а доказать — трудно. Да, что там — практически невозможно! Ну, и чем вы мне можете помочь? Посочувствовать? Кстати, вы так и не представились…

— Да, конечно, извините… Кияшев, Равиль! — торопливо назвал себя следователь. — Отчество не называю — вы его все равно ни произнести, ни, тем более, запомнить не сможете!

— Отчего же? — голос Быкова по-прежнему не выражал никаких эмоций. — На память я, вроде бы, до сих пор не жаловался!

Следователь скептически усмехнулся:

— Ну, если настаиваете… Отца моего звали Нурмухаммеддин. Продолжать?…

Быков на секунду задумался, потом тоже усмехнулся и согласно кивнул головой: