По образу и подобию

Осенью она уехала, и жизнь Луганцева вернулась в свою привычную колею. Он много работал вечерами. Проектная документация, по которой строился его объект, была выполнена приблизительно и грубо, с очевидными ошибками и нахальными пробелами. Множество вопросов приходилось решать на месте, по ходу строительства. Луганцев занимался этой работой с интересом и удовольствием, охотно спихивая текущие дела на своего главного инженера Гену Трофимова, которого притащил с собой из московского управления. Валентин знал и хорошо помнил Гену, и последние годы тот часто навещал отца. Это был очень спокойный, уверенный в себе человек, державшийся с особым медлительным достоинством. При этом он был сердечен, приветлив, улыбчив, но Валентину не нравился. Не нравилось ему то, как разговаривая с ним, Геннадий Николаевич низко наклонялся к нему, гладил, по голове и восхищался его красотой, подчеркивая этим, что Валентин еще ребенок, маленький, а между тем в этом не было ни малейшей необходимости. Валентин к тому времени был не так уж и мал, а Гена Трофимов, наоборот, не так стар. К тому же был Гена хрупкий, малорослый, тщедушный, с маленькими руками и ногами. Солидность придавали ему мятое нездоровое лицо, рано седеющие густые волосы да дорогие строгие костюмы, которые он всегда носил. Отец любил Гену требовательной, но нежной любовью, ни на кого он никогда так не орал, как на Гену, но ни о ком так и не заботился. Даже перед самым уходом в тюрьму среди прочих неотложных дел он звонил кому-то с просьбой не забыть Гену и закончить начатое дело. Человек, которому он звонил, был, по-видимому, порядочный, потому что бедственное положение отца не ослабило, а, наоборот, усилило просьбу. Очень скоро Гена получил квартиру, которой добивался уже несколько лет. И все это было после того… А впрочем, лучше бы рассказать все по порядку. Иначе систему этих отношений просто невозможно понять. Луганцев знал Гену еще до войны, студентом. Уже тогда Гена заболел туберкулезом, начались больницы, санатории, и институт он закончил в войну, заочно. На фронт его, конечно, не взяли, и он осел в главке на какой-то мелкой должности, где и прозябал до самого возвращения Луганцева. Встретив Гену после войны, Луганцев был поражен, как мало событий произошло с ним за эти бесконечные четыре года.

— Но ты же прокис здесь совершенно, — кричал он своим огрубевшим вольным голосом, — да разве можно так жить? Поедешь со мной.

— Не могу, Александр Георгиевич, у меня семья.

— Ну и что — семья? Какая семья?

— Жена, ребенок, теща.

— Что же ты так и будешь из-за тещи всю жизнь штаны протирать в кабинете? Теща! Да я же тебя на настоящую работу зову, с ростом, с перспективой, с будущим! Ты объясни это теще своей, нельзя же так!

И Гена поехал, не прорабом, как подумал вначале Луганцев, и не начальником участка, поехал сразу главным инженером, как-то само собой получилось, что меньшего ему неудобно было и предложить. Луганцев пробил это назначение легко. То, что человек из аппарата по собственному желанию уходил на живую работу, приветствовалось и даже казалось некоторым геройством, Трофимов уходил из главка с помпой. На новой работе первое время было ему тяжело, стройки он не знал, обо всем имел самое приблизительное «заочное» представление, приткнуть его к реальному делу было трудно, но постепенно все утряслось, уладилось. Гену спас сам его начальственный вид, медлительная серьезность, важная уверенность в общении с людьми. Его сразу признали за большого начальника и забоялись. Его амплуа нашлось, он не просто стал главным инженером, он представлял Луганцева во всех тех вопросах, заниматься которыми сам Луганцев терпеть не мог: быт, тяжбы, телефонные переговоры с поставщиками и начальством, административные дела, — все это он с радостью перевалил на Гену, и Гена принял этот груз легко, без всякого напряжения. Он не переменился нисколько, носил все те же костюмы, медлительно и солидно выступал на совещаниях. Луганцев старался всегда и во всем поддерживать его, он был от него в восторге. Когда к Луганцеву приехала Марго, именно Гена с женой, дочкой и тещей были единственными гостями на их скромной свадьбе. Луганцев был огорчен, что гости совершенно не понравились Марго, он-то надеялся блеснуть перед нею этими столичными штучками, но Марго была вообще со странностями, стоило ли придавать ее мнению большое значение?