По обрывистому пути

Выпьем, чаю, друзья,
Нам без чаю нельзя,
Наливай же горячего чаю, —

опять запел он.

Коль я три дня не сыт,
Чай да кус колбасы
На три дня мне обед заменяют! —

подхватили его товарищи, устраивая себе бутерброды, достойные Гаргантюа.

Кто, откуда, куда, с каких факультетов и курсов, — завязалось знакомство.

Снова набились в купе самарские и сызранские студенты, послышалось волжское «оканье», перебиваемое рязанским «аканьем».

И снова Вася заговорил со всеми о том же, о своем: о поддержке питерцев силами всех городов, об общестуденческих задачах всей молодежи.

Фрида смотрела на Васю блестящими, казалось — даже влажными от восторга глазами.

«Как Мария на Иисуса Христа», — подумала Аночка.

— Что, господа, беспорядки устраивать едете к нам в Белокаменную? — раздался добродушно-насмешливый голосок.

Все подняли головы, обернулись в сторону усатого, плотного господина из чужого купе, который стоял в проходе, может быть, даже довольно давно, и слушал полуоткровенные речи Васи.

— Собираемся, полупочтенный милгосударь, беспорядки кончать и наконец-то порядочный порядок устраивать, — неожиданно резко сказал мелкорослый рязанец Мишка. — А вам, собственно, что? Вы хотели чайку попросить? — решительно подступил он к усатому.

— Да нет-с, просто так-с, побеседовать, — смущенно робея, откликнулся тот.

Аночка с укоризной взглянула на невежливого коллегу.

— Может быть, вам карандашик, наши фамилии и факультеты хотели бы записать-с? — еще более резко и откровенно спросил Вася.

— Помилуйте! Вы меня, вероятно, за кого-нибудь принимаете… — пробормотал господин, ретируясь.

Но долговязый чернявый верзила Коля оказался уже позади господина и стоял так, что тому некуда было деться.

— Нет, что вы! За кого же вас можно принять? Просто у вас такое симпатичное выражение лица, в нем столько интеллекта, что хочется вам на память оставить визитную карточку, — подхватил говорун Митя, тряся белокурым вихром и наступая в свою очередь на усатого. — Но так как мы карточек не заказали, то придётся расписаться самим. — И он, быстро скинув шинель, стал подсучивать рукава тужурки.

— Господа, да чем же я заслужил?.. Ведь я позову на помощь! — неожиданно тоненько выкрикнул господин.

Федя поднялся с места, слегка отстраняя разговорчивого рязанца, и выкрикнул прямо в лицо усатому господину:

— Брысь!..

— Ну-ну, поколеньице! — разведя руками, сказал господин и с поспешностью удалился в дальний конец вагона.

— Зачем вы так на него? — с укором сказала Аночка. — Может быть, он так просто, какой-нибудь господин…

— Вагон плацкартный, места все заняты, как утверждал проводник, а сего господина, вашего подзащитного, пустили в служебное отделение. Когда он садился, я видел — он вместо билета что-то украдкой показал у входа, — пояснил Вася Фотин.

— Господа, я просто решу ваши споры, — сказал Мишка. — Это собственный Колин шпик. Николай сел сначала не в тот вагон, и вот он его ищет. Коля таскает его за собой повсюду. Раз даже извозчика взял и велел ему сесть с собой, а потом заплатить заставил.

Взоры всех обратились к чернявому. Тот сумрачно и застенчиво улыбнулся.

— С Девички и до Сокольников. Наказал на полтинник прохвоста, — признался он.

Уже замелькали подмосковные дачи, и, хотя до прибытия оставалось более часа, публика начала с кряхтением собираться, укладывать и потуже затягивать ремни на постелях, вешать замки на корзинки, дальние пассажиры сговаривались о совместной оплате носильщика… Аночке хотелось скорее, скорее услышать звоночки конок, увидеть многолюдные московские улицы, в серебряных блестках деревья нарядной Садовой, слушать голоса торговцев, окунуться в капустный дух студенческой столовой, с галерки Большого театра взирать на волшебные сказки далекой сцены, жаться в тесноте на скамьях аудиторий, торопливо записывать лекции, а дома забраться на старенькую кушетку, подобрав под себя ноги, и читать, прислонившись спиной к горячим цветным изразцам старинной голландки…

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Студенты съезжались из разных городов в Москву после зимних каникул.

Занятия начинались тотчас после крещения, с седьмого января, но в первые дни университетские аудитории ещё наполовину пустовали и в коридорах не было того оживления, как обычно в учебное время. Только неделю спустя, после двенадцатого января, освященного уже целым столетием студенческого праздника Татьянина дня, университетская жизнь закипала по-настоящему.

Однако нельзя сказать, чтобы во время рождественских: каникул студенческая жизнь полностью замирала в столице: Многие из студентов были коренными москвичами, иные же, даже не так дальние, никуда не выезжали, потому ли, что дома, в семье, жизнь была не веселей и не легче, а также из опасения лишиться за время каникул так или иначе налаженного заработка — будь то частный урок, корректура, работа переписчика, церковного певчего, театрального статиста или просто грузчика. Всякий труд годился для студенческой бедноты.