По обрывистому пути

— Ах ты матушки! Как же я, дура, забыла! — ахнула тётя Лиза. — И вправду ведь, барышня, так вам срамно показаться! Простите уж, миленькая, меня. Я-то дура, совсем позабыла, что вы барская дочка. Ведь мы-то все попросту!.. Ну, так, хотите — сидите, хотите — домой к себе поезжайте в карете, а мы с Манькой гулять! До свиданьица, барышня! — с холодком оборвала тётя Лиза, повязывая тёплым платком голову.

Аночка почувствовала, что всё потеряла в их глазах. Маня, одеваясь, отвернулась к окошку и не хотела встречаться с ней глазами. Аночка и сама теперь была смущена совершенно другим: ведь выходило, что ночью она не стыдится идти с ними вместе, а днём… «А вот Володя не постыдился бы. Оделся «бы мастеровым и пошел бы. А я именно «барышня», так вот и есть!» — злясь на себя, подумала Аночка.

Она торопливо оделась и вышла вместе с ними на улицу, чувствуя отчуждение со стороны обеих новых знакомок.

— На конке до Кудринской, что ли? — предложила тетя Лиза.

— Давай, — согласилась Манька.

О желании Аночки ни одна из них не спросила, и Аночка поплелась за ними на конку с сознанием своей же вины.

Вся Пресня кишела народом. Конка была до отказа набита людьми, и от круглых задов тащивших ее лошадей валил, как из бани, пар…

На конке из уст в уста передавалась новость о том, что за ночь студентов под сильной охраной вывезли из Манежа в тюрьму.

— Народу-то сколько на улице! Быть нынче буче! — сказала уверенно тетя Лиза.

У Кудринской площади они вместе вышли из конки.

— До свиданьица, барышня. Вам ведь отсюда домой, — сказала Лизавета.

— Нет, я с вами, — просяще ответила Аночка.

— А я думала — вы за шляпкой пойдете… Да ведь днём-то с нами, простыми, срамно вам по улице…

— Брось, тётка Лиза! — остановила Манька. — Пойдёшь уж теперь всю дорогу про шляпку… Вместе так вместе! И баста!

Она деловито взяла Аночку под руку, но Аночке показалось, что в этом Движении Маньки не было уж вчерашней доверчивой, дружеской теплоты.

Они пошли вниз по Никитской в потоке людей, который местами почти превращался в толпу.

От Никитских ворот они повернули влево, по Тверскому бульвару.

Бульвар был полон студентами, мастеровыми, курсистками, женщинами разных сословий, подростками-фабричными, гимназистами. Было тесно от публики. Впереди слышалось церковное пение. Какие-то женщины на ходу крестились.

— Молебен за упокой государя-освободителя, — высказал кто-то предположение.

Во многих церквах молебен был перенесён с 19 февраля на воскресенье 25-го, о чём было объявлено.

Аночка с подругами и небольшой группой трехгорцев, приехавших вместе на конке, подходили к месту молебна.

Против дома обер-полицмейстера на бульваре стояла толпа народа.

На соседних деревьях, как обезьяны, висли мальчишки. Народ теснился на утоптанных высоких сугробах по обочинам главной дорожки бульвара, на растащенных из штабелей, сложенных на зиму, бульварных скамейках.

— А ну-ка, прихватим скамеечку, — предложила Манька, проходя мимо штабеля.

Втроём они ухватились и поставили скамью на ножки, забрались на неё, чтобы видеть, что происходит. Но зрелища не получилось: ни дьякона, ни священника не было видно в толпе. Раздавался только могучий, типично дьяконский голос:

— Свобо-оды теснителя-я, студентов гоните-еля, умов помрачи-ителя-а, фараонов пове-ли-те-ля упокой, господи, — провозглашал на церковный лад этот голос, — чтобы ему лежа-ать да не вста-ать, людям жить не ме-ша-ать! Воздай ему, господи, сторицею за амбицию, за полицию… за весь московский лю-юд, пусть ему в глотку смолу черти льют!

— Подай, господи! — стройно подхватил певчий хор голосов.

— А нас от таких охрани-ителей, — продолжал бас, — и наста-авников, от полицмейстера до исправников, господи, упаси, подальше их унеси-и!..

— Господи, помилуй, господи, помилуй, господи, поми-луй! — подхватил хор.

К скамейке, на которой стояла Аночка со своими подругами, подошел господин в барашковой, шапке, с поднятым воротником.

— Принцесса льда! Снежная королева! В каком вы виде?! — воскликнул господин.

Аночка сразу узнала его, того вагонного спутника, «Колькиного шпика», как назвали его попутчики. Сердце её на секунду замерло, но вдруг озорная искорка прыгнула у нее в груди.

— Ишь прынцессу себе нашел! — неожиданно для себя «басом» воскликнула Аночка. — А еще господин! Ты чего меня, девку, срамишь?! Вот как вдарю раз валенком по очкам — тут тебе и прынцесса!

— Вот так девка! — воскликнул стоявший рядом мастеровой. — А ну, сунь ему в рыло, я его подержу!

— Виноват, может, я обознался… Мне показалось — знакомая барышня, вместе ехали…

— Ну и ступай к своим барышням, — вмешалась и тетя Лиза, — а наших, фабричных, не трожь!..

Господин, уже не слушая, заспешил по бульвару в сторону.

— Анька! Какая ты молодец! Ну и девка! — бросилась обнимать ее Манька. И Аночка чувствовала, что снова и теперь уже навсегда завоевала себе их симпатии и уважение.

В толпе студентов меж тем читал уже словно старческий, дрожащий голос священника: