По осколкам

– Да, Игнат Юрьевич, я знала, что именно ваш сын являлся насильником. Я искала его, следила за ним все эти годы. Поэтому акции компании вашего сына, Максима, перешли в мои руки, как и этот дом. А ещё, я чуть не убила Максима в автомобильной аварии… Но кто же мог знать, что, оказывается, у правозащитника Никольского два сына? Ведь вы, господин Никольский, хорошо подчистили за Родионом. Даже мой начальник службы безопасности, имеющий связи в госструктурах, не смог откопать, что Вехлицкий Родион – ваш сын. И знаете, за эти годы в моих руках сосредоточился некоторый объём власти и денег, позволяющий стереть с лица земли вас и вашу семью. Но это было бы несправедливо к моему сыну. Всё же ребенок должен знать своих родственников: родного деда и дядю…

Краснова растягивала слова и смотрела на моего отца, как удав на кролика. Тот сидел бледный, как полотно, постоянно теребя узел галстука в попытках его ослабить.

– Так что, Игнат Юрьевич, когда с внуком знакомиться будете? Ему уже восемь лет, и он очень похож на своего отца. Слава Богу, только внешне…

Отец переводит вопрошающий взгляд на меня.

– Да, отец, у Родиона есть сын. И сомнений в этом нет никаких. Матвей очень на него похож, – отец растирает ладонями лицо и всё же скидывает в сторону надоевший галстук.

– Думаю, настало то время, когда мне необходимо удалиться, – выдает Краснова и выходит за дверь. Твою ж за ногу!

– Аня! Постой! – и, конечно же, реакции никакой. Упертая, как танк. Оборачиваюсь к отцу. Он, обхватив голову руками, склонился над столом.

– Тебе плохо?

– Нет, сын. Плохо только на душе, – наливаю из графина воды в стакан и протягиваю ему.

– Иди, ты же за ней пойти хочешь. Иди, мне подумать надо…

Выхожу за дверь кабинета, нахожу Анну в спальне. Она уже одета, ещё влажные волосы расчесаны и собраны в пучок. Она говорит по телефону. Судя по разговору, вызывает такси.

– Я отвезу тебя, – говорю, когда она кладёт телефон в сумку.

– Не стоит, Никольский, оставайся с отцом.

– Ань, обязательно надо было вот так, всё вываливать на него?

– А как я должна была всё объяснить? Может, мне надо было письмо ему написать с извинениями: «Простите за то, что выжила» или «Простите, но у вас есть внук». Ах, нет: «Простите, что ваш сын меня изнасиловал».

– Анна! – я гаркнул так, что, наверное, все псы в округе разбежались по своим будкам, но Краснова даже не вздрогнула. Лишь прошлась по мне холодным, острым, как лезвие, взглядом.

– Прощайте, Максим Игнатьевич! Благодарю за гостеприимство! Секс был на высоте. Можете поставить новую зарубку на ножке кровати, – с этими словами, подхватив сумочку, Анна выходит из спальни.

– Сука! – от злости скидываю всё с поверхности комода. Пара фарфоровых статуэток разлетается на осколки.

Ненавижу эту черту в ней. Эту показную холодность, закрытость, эту злую иронию и язвительность на показ. Сука! Она не мне должна это демонстрировать. Я прекрасно понимаю, что под этим слоем показного высокомерия скрывается крайняя эмоциональная уязвимость, боль и отчаянье. Но хочется всё же отдать ей должное, она – мастер прикрывать свои слабые места.

Возвращаюсь к отцу. Какое-то время мы ещё разговариваем, обсуждая все детали произошедшего. Выкладываю ему почти всё, что случилось, обходя острые углы и ненужную для него информацию. Потом отвожу его домой на его машине и возвращаюсь в город уже на такси.

***

Стоило сесть в такси, как меня начинает трясти. Эмоциональный откат от разговора с Никольским. С разрешения водителя закуриваю, отвлекаю сама себя на мысли о сыне. Физически чувствую, как дрожь проходит, отпускает, сползает словно мокрая холодная простыня с тела. Премерзкое чувство.

Дома меня встречает Рита с Матвеем.

– Мама приехала! – сын с криками вбегает в коридор, прыгая мне на шею. Обнимаю и целую моего мальчика.

– Рит, прости, что так поздно. Уже одиннадцать. Ты, наверное, на работу опоздала?

– У меня выходные скопились. Вот, взяла отгулов на пять дней. Так что, всё нормально.

– Мама мы в парк пойдем?

– Пойдем, конечно, но чуть попозже. Мне надо переодеться и покушать. Хорошо?

– Ура! – Матвейка счастливый сразу убежал к себе, переодеваться.

Разуваюсь и прохожу в комнату.

– Ань, ты с ним была? – даже не стоит уточнять, кого она имеет в виду.

– Да.

– Понятно.

– Что, Рит, понятно?

– Не совсем тебя понимаю.

– А не надо меня понимать… Рит, у меня сегодня случилась не совсем приятная встреча со старшим Никольским. Я не готова сейчас к душевным разговорам. В себе бы для начала разобраться. Я сейчас перекушу и пойду с Матвеем в парк развеюсь. Да и ребёнку обещала давно уже.

– Ладно … ты же знаешь, что можешь на меня положиться. Я всегда тебя выслушаю.

– Я знаю, Рит, спасибо, – она выходит за дверь, а я переодеваюсь в удобные джинсы и футболку. Досушиваю ещё влажные волосы феном и собираю их в низкий хвост.

На кухне по-быстрому запихиваю в себя кусок вкуснейшей запеканки, приготовленной Ритой, под дружный смех подруги и сына, которые сказали, что с набитым ртом я выгляжу, как хомяк.