По острию греха (СИ)

Отправляю недописанным, дрогнув от звука очередного звонка. Говорить по-прежнему не хочется, но и отмалчиваться тоже не выход. Настроение из радужного становится разбитым. Глупо отрицать свою вину, перекладывая её всецело на плечи Алекса. Я и не собиралась. Всего лишь никак не подберу нейтральных слов, чтобы не лгать, при этом придерживая львиную долю правды до скорой встречи. И да, где-то в глубине души мне просто не хочется оправдываться.

— Привет, родная. Я уже отчаялся дозвониться, — бесцветный от усталости голос мужа по обыкновению смазывает весь эффект от прозвучавших слов.

Приходится напомнить себе, что сотни километров не самое подходящее расстояние для жгущих язык откровений и только затем открывать рот.

— Не слышала звонка за шумом фена, — опускаюсь на край нетронутой за прошедшие сутки постели. Горечь всё-таки прорывается сухим и ставшим уже бессмысленным вопросом: — Как прошла конференция? Ты так толком и не рассказал.

— Да нечего рассказывать. Как обычно. Разве что, встретил там однокурсника. Помнишь Ивана? У отца твоего в клинике какое-то время работал. Трудоголик похлеще меня. В общем, отменил бронь в гостинице и ночевал у него. Выпили немного, годы студенческие вспомнили, — в возникшей паузе отчётливо чувствуется его улыбка. — А ты так и не научилась различать по голосу, когда я пьян, так ведь?

— Я списала на усталость, — выдыхаю заторможено.

— Неважно. Не кори себя, — неуловимо теплеет голос Алекса. — Ты у меня самая лучшая. Я скучаю.

Я устало откидываюсь на кровати и накрываю глаза ладонью, задыхаясь от чувства вины перед ним. Как это низко обвинить близкого человека, в стремлении оправдать собственную слабость.

— Алекс…

— Юния, — произносит одновременно со мной. — Мне, к сожалению, пора. Перекур закончился. Почаще бывай на свежем воздухе и не забывай проверять форточку перед сном. Ещё созвонимся.

— Пока.

Слушаю тишину, а у самой слёзы наворачиваются от сжирающего душу чувства. Здесь моя душа на своём месте, а там спокойна совесть. Хотя о последней говорить теперь не приходится. Я и не ждала, что будет просто, но всё же обманывать его веру в себя безумно болезненно.

Обхватив озябшие плечи руками, ещё долго лежу в прострации, пытаясь подобрать те самые сокровенные слова, которые не ранят Алекса и не обидят. Бессмысленное совершенно занятие. Поддавшись минутному порыву, вскакиваю на ноги и выхожу на улицу в надежде, что прогулка разбавит муторные мысли.

Октябрь в последние дни балует безоблачной погодой. Вместо дождливой сырости лощина лучится солнечным светом. Под ногами шуршит багровая листва, возвращая мыслям ясность и умиротворение. До родника рукой подать, но, вспомнив о каменной девушке, решаю не испытывать свои нервы на прочность. Почти сворачиваю на другую тропу.

Почти…

Чей-то тихий напев толкает меня к роднику. Туда, где у самого изножья изваяния горбится мужская фигура.

Ручной соловей

Божья коровка,

Улети на небо

Солнышком пригрета

Принеси нам света.

Пусть ясным день будет

Пусть Элю разбудит…

Какова вероятность, что мужчина, поющий детскую песенку статуе, психически здоров? В моём понимании почти нулевая. А если он при этом занят сбором божьих коровок, которых периодически высыпает в центр венка на каменном челе?

Убийца, как он вообще должен выглядеть?

Слушая рассказ Валентины, я представляла себе детину с огромными ручищами, способного легко удерживать брыкающуюся жертву. У него были тонкие злые губы и почему-то белесые глаза, лишённые какого-либо выражения. В ползающем у изваяния певце всё с точностью до наоборот: щуплое телосложение, улыбка до ушей, сосредоточенный взгляд. Возможно, просто блаженный, но проверять как-то не хочется. Поэтому тихо встаю за куст боярышника.

Несмотря на риск обнаружить себя до того, как внезапное любопытство будет удовлетворено в полной мере, я как завороженная ловлю каждый жест незнакомца. То ли его нездоровая тщедушность причина несвойственной мне беспечности, то ли недавний урок Дамира подстёгивает смотреть в глаза своим страхам, но я продолжаю следить за происходящим с таким вниманием, будто от этого зависит вся моя жизнь.

…Пусть свет с неба хлынет

Живыми лучами

Пусть холод покинет

Безжизненный камень.

Фальшивящий менестрель резко разгибает спину, а я, наоборот, невольно пригибаюсь от прострелившего по венам испуга. Но болезненный интерес крепко удерживает на месте, хоть меня до леденящих мурашек, до исступления доводит движение тонких пальцев по каменному лицу. Раздавленные ягоды бузины кровавыми мазками окрашивают застывшие губы изваяния. Он пытается нарисовать Эльвире улыбку… а та стекает хищными потёками на подбородок.

Я содрогаюсь от жути каждый раз, когда вязкая капля, сорвавшись, разбивается о кокетливо заломленную кисть. Почему-то начинает неприятно жалить ноги. Короткого взгляда на босоножки достаточно, чтоб нервы ошпарило новой напастью. На этот раз меня угораздило наступить в муравейник.