По острию ножа

“Да что же тут такого? Она подвижная и способная девочка… Так что напрасно ты советовал мне не брать ее с собой”.

“Ну извини”.

“Она даже подросла за эти несколько дней. Хочешь посмотреть на нее?” — спросил он.

“Хочу”. — Я не знал, что и подумать.

“Хадижат! Эй, Хадижат!.. — крикнул он в приоткрытую дверь своего дома. Он звал так ласково, так призывно, что мне на какое-то мгновение показалось, что на пороге вот-вот появится смеющаяся загорелая девчонка.

Но чуда не произошло.

На пороге никто не появился.

“Может, куда-то забежала”, — произнес я, поддерживая эту странную игру, или как там ее назвать.

“Наверное”.

“Ты отпустил ее?”

“Я запретил ей без спроса убегать со двора, — озабоченно сказал отец. — Но Хадижат — такой непослушный ребенок, просто беда. Что ей ни скажешь, все норовит сделать наоборот”.

“Трудно ей без матери”.

“Конечно, трудно. Да и мне не легче”, — вздохнул он. Я посмотрел: на его лице не дрогнул ни единый мускул.

“Без женщины — не дом”.

“Послушай, может ты взял бы ее на несколько дней?”

“Конечно”.

“Когда?”

“Да хоть сейчас. В моей семье она отогреется душой”, — сказал я.

“Договорились”.

“Но где Хадижат?”

“Понимаешь, она повадилась бегать на ту гору — он показал мне на склон, который сегодня утром обстреляла ваша артиллерия. — Грибов много собирает, целые корзинки приносит. Их там полные поляны… Прямо, говорит, все желтое, папа, от грибов”.

“Ладно, пусть собирает. В другой раз ее заберу”.

“Как это — ладно? Как это — пусть собирает?” — вдруг ни с того ни с сего взъярился он.

“Что же тут такого? Сейчас каникулы, да ведь она и в школу пойдет только на будущий год”, — спохватился я.

“Мулла, а не понимаешь? На той горе опасно! Говорят, там семейство волков объявилось”.

“Не знал”.

“Послушай, — оглянувшись на дверь, вдруг горячо зашептал он. — У меня к тебе одна просьба”.

“Говори”.

“Хадижат совсем перестала меня слушаться… — повторил он. — Когда заберешь ее к себе на несколько дней, уговори, чтобы она не бегала на ту гору”.

“Непременно”.

“Она с тобой считается. Понимаешь, у меня предчувствие, что на той горе с ней может случиться что-нибудь нехорошее… Мне недавно снилось, что волки ее там растерзали, остался только маленький клочок платья…”»

«И знаешь, — заключил мулла свой рассказ, — это помешательство у него не прошло и по сей день. Во всем остальном — это абсолютно нормальный человек, воин хороший. Не зря Джохар решил его на прежнем посту оставить. А вот дочка осталась для него живой. Он недавно друзей созвал, справлял день рождения Хадижат — ей семь лет исполнилось бы… Даже за год не пришел в себя».

«А как друзья себя вели?» — продолжаю я расспрашивать муллу, а сам на часы потихоньку поглядываю: пора бы уж нашей бронеколонне появиться — назначенное время прошло.

«Нормально — они ведь все в курсе».

«Но ведь девочки не было за столом».

«Естественно».

«А что же отец?»

«Возмущался и удивлялся, что непослушная девчонка убежала за цветами или грибами на злополучную гору, да так вот и не вернулась к сроку. Понимаешь, он на эту несчастную гору начал все чаще списывать ее отсутствие».

— Всем война горе несет, — заметил Матейченков.

Петрашевский кивнул.

«Вот кончится война, — говорит мне мулла, — хочу моего друга врачам показать».

«В Москву повезешь?»

«Хорошо бы. Но, говорят, после войны въезд в Москву чеченцам будет запрещен».

«Что за глупости!»

«Не спорь, полковник. Мы много беды России принесли. Не мы, конечно, не народ чеченский, а те, кого вы называете боевиками. На самом деле это — бандиты, многие — люди без роду и племени, наймиты из чужих стран… Нет, нет, в Москву я его не повезу», — покачал головой мулла.

«А куда»?

«В Краснодар. Говорят, там доктор один объявился в военном госпитале. Так он чудеса творит. Из могилы вытаскивает. Может быть, он поможет…»

К этому времени солнце взошло уже высоко, в помещении стало жарко, даже душно.

Я регулярно связывался по рации с начальником бронеколонны, которая направлялась в селение, чтобы нас вывезти. Они продвигались к нам, хотя и медленнее, чем хотелось бы: дорога была незнакомой, да и засад опасались.

«Как думаешь, отпустят нас воины-чеченцы?» — спросил я у муллы.

«Отпустят».

«Уверен?»

«Под мою ответственность. Полтора часа назад я разговаривал с начальником гарнизона. На него сильное впечатление произвела работа вашей артиллерии, которая разворотила склон горы. И он очень рад…»

«Что мы село не разбомбили?»

«Нет, — покачал головой мулла. — Он рад, что ваши реактивные снаряды перепахали склон злополучной горы, и его ненаглядная Хадижат, которой уже год нет в живых, перестанет туда бегать. Но больше всего он рад тому, что в момент бомбардировки Хадижат, по счастливой случайности, там не было…»

«Да, мне он то же самое говорил», — подтвердил я.

— Знаешь, Николай Константинович, твой рассказ очень интересно будет послушать Дубову, — сказал полпред.

— Какому Дубову?

— Генерал-полковнику Дубову, Герою Советского Союза. Слышал про такого?

— Афганский Дубов?

— Ну да, — кивнул Матейченков.

— Кто же его не знает! Но я с ним не знаком.

— Это не страшно, я познакомлю. Я ему много рассказывал о тебе, он заинтересовался.